Projects
ИСТОРИИ
"Мы вернемся в Мариуполь"
Стратегия епископа Геннадия Мохненко и его капелланов. Репортаж
Автор: Дмитрий Фионик, специально для Liga.net
Верстка: Юлия Виноградская
Кто такой Геннадий Мохненко и как устроен капелланский батальон «Мариуполь»
Сверхчеловеки, похоже, существуют. Их социально-демографический портрет выглядит примерно так: мужчина около 50-ти, женат, отец двух десятков детей, образование высшее, профессия – протестантский пастор, член капелланского батальона «Мариуполь».
Но это собирательный образ. В батальоне есть и женщины, и неженатые юноши, и люди пенсионного возраста. Самому младшему – 17, старшему – за 60.
Каждый день, в восемь утра, они собираются где-то в промзоне Запорожья и проводят планерку. Внутри забитого гуманитаркой складского лабиринта есть длинная узкая комната. В торце – стол, за которым сидит человек атлетического сложения – епископ Геннадий Мохненко. Вдоль стен человек 20 – в основном мужики в камуфляже.
В молодости епископ был чемпионом Донецкой области по вольной борьбе. Голос епископа нельзя назвать властным, но аура силы от него исходит. Короткие вопросы – быстрые ответы:
– Буржуйки в Орехов завезли?
– Да, дрова передали через Аскольда.
– Ящики на Великую Новоселку посчитали? Тогда по машинам.
У входа заводится четыре автомобиля: три пикапа и грузовик.
Епископ – знаковая фигура для протестантов постсоветского пространства. Ему 55 лет, у него 38 детей. Из них трое биологических, остальные приемные. Большинство – взрослые. Несколько сыновей на фронте – воюют под Бахмутом и Херсоном. Двое – капелланы.
Мохненко – основатель государства бывших мариупольских беспризорников под названием «Пилигрим». Это республика со своим президентом, министрами и денежной единицей – пилигривней, на которой изображен отец-основатель – Геннадий Мохненко в профиль.
“Мохненко – основатель государства бывших беспризорников под названием Пилигрим. Это республика со своим президентом, министрами и денежной единицей – пилигривней”
Сегодня республика находится в эвакуации. А ее основатель вынашивает собственный план деоккупации Мариуполя. Как община мариупольских протестантов-пятидесятников планирует вернуться в землю обетованную?
Большую часть жизни капелланы проводят в дороге. Единственный шанс поговорить с ними – отправиться в прифронтовую зону.
– Каску примерьте, – подходит ко мне молодой капеллан с внешностью моджахеда: прицельный взгляд, черная борода.
Это Артем, 26-летний приемный сын епископа. Личность легендарная. Артем неделями выводил эвакуационные колонны из Мариуполя – его машина двигалась первой по минным полям. Благодаря Артему из города выехало 8000 горожан.
Каска подходит, поехали.
Спортсмен-епископ
Большая Новоселка находится в 150 километрах от Запорожья, в 75 от Донецка и в двух от линии фронта. За рулем – епископ Геннадий Мохненко или просто – пастор.
На заднем сидении его сыновья – Артем и 17-летний Рома, который выполняет функции коммуникационщика. Его задача снимать передачу гуманитарных грузов. На переднем – я с диктофоном. Времени для интервью столько, что пастор успевает рассказать всю свою жизнь. Первый вопрос:
– Как спортсмен стал епископом?
– А я после армии спортом профессионально уже не занимался. В 89-м дембельнулся. Вернулся домой, в Мариуполь, и увидел ад: спившаяся семья. Родители валяются неделями… Помню, как в первый раз в церковь заглянул.
За окнами проплывает какое-то село. Пастор разворачивается на клумбе, выбирая нужный поворот. Машину ведет настолько уверенно, что кажется будто по местным дорогам он может ехать с завязанными глазами. За окнами мелькает православная церковь.
– Купил крестик на последний трояк и пошел в храм, к священнику. Спрашиваю, как его освятить? Тот посмотрел и говорит: «Это католический крест, католики антихристы. Видишь, тут у Христа нога на ногу? Иди на рынок, там есть ларек, скажи мастеру, чтоб Христу ножки распилил, потом приходи». Я к тому времени уже достаточно начитанный был, чтоб понять, что поп несет пургу.
– Это было первое знакомство с христианством?
– Не совсем. Я еще до армии слушал Голос Америки, какие-то христианские передачи на финском радио. Их вел Ханну Хаукка. Спустя годы мы познакомились. Ханну сейчас возглавляет финскую телекомпанию «Альфа-ТВ». Он очень помог нашей общине, недавно в очередной раз к нам приезжал. Можно сказать, что он с нами всю войну…
– Вы не пошли на рынок распиливать крестик?
– Нет, конечно. И к попу больше не подходил. Цель жизни у меня тогда была – заработать денег и вылечить родных. Занялся бизнесом. Потом уже понял, что деньгами эту проблему не решить.
– Занимались торговлей?
– Помните то время? Свобода, огромное количество новых книг появлялось. Я летал по всему Союзу, покупал в издательствах книги, привозил в Мариуполь. Ходил по домам, по офисам, предлагал. Давал почитать за деньги: 30 копеек в сутки. Десять дней – троячка. Это уже себестоимость. Кому понравилось – покупал за 35 рублей. Бизнес-литература хорошо шла. Бестселлер того времени – Дейл Карнеги «Как завоевывать друзей и влиять на людей».
Машина тормозит у блокпоста, солдат отдает честь и кричит: «Слава Иисусу Христу!» Пастор здоровается с ним за руку: «За мной еще три машины». Набирая скорость, говорит:
– Друзья… Мы этим ребятам летом холодную кока-колу подвозили. Почти что на поле боя. Да, так вот, я в те времена в день зарабатывал столько, сколько сталевар за месяц. У меня появились очень интеллигентные друзья, в том числе друзья-протестанты. Благодаря им мне досталась путевка в библейскую школу в Прибалтике. После этой школы я понял, что хочу быть пастором. Возникла мечта: создать интеллигентную церковь.
Пастор делает паузу, видимо, анализируя: достаточно ли интеллигентная церковь у него получилась? Но вместо ответа продолжает:
– У Блеза Паскаля есть фраза: «Самая большая привилегия, которая дана человеку свыше, – быть причиной добрых перемен в чьей-то жизни». Мне хотелось быть причиной таких перемен. И я понимал, что нужно учиться. Поступил в Донецкий университет, на платное отделение…
– А по образованию вы…
– Историк и религиовед. Совмещать бизнес, пасторское служение и учебу было сложно. Бизнес рухнул. Это сейчас я – голливудская звезда, а тогда я был бедный пастор. Меня чуть не отчислили за неуплату. Спас один преподаватель – Игорь Анатольевич Козловский. Может, слышали?
– Конечно.
Самая большая привилегия, которая дана человеку свыше – быть причиной добрых перемен в чьей-то жизни
Игорь Козловский – самый, пожалуй, известный украинский религиовед. Узник совести: в 2016 году был захвачен боевиками так называемой «ДНР», пережил пытки, провел в плену 700 дней. Сегодня – член экспертного Совета по вопросам свободы совести при Минкульте Украины.
– Игорь Анатольевич пришел к ректору и сказал, что этого студента мы не можем отчислить только потому, что у него нет денег. В итоге год учебы мне просто подарили.
– Родителей вылечить удалось?
– Да. Перед смертью они пережили духовное перерождение. Финишировали по-человечески. Вообще, они были хорошими людьми. Мать на заводе работала, отец – водитель автобуса. Всю жизнь копеечка к копеечке. В какой-то момент пить начали… Отец ни разу в жизни в ресторане не был. За две недели до смерти я его сводил в Макдональдс.
– А первым вашим серьезным социальным проектом стал приют для беспризорников «Пилигрим»?
– Нет, реабилитационный центр для людей с зависимостями.
– Первого исцеленного помните?
– Гришу невозможно забыть. Началось все с того, что у меня дома переночевало два наркомана. Лена, жена, как увидела их, шепнула: «Любимый, нас обворуют». Пророком оказалась. Один из них унес мои брюки, пасторский крест и 200 долларов. Это были все деньги в доме. И они мне были очень нужны. Я тогда долг выплачивал перед издательством – за свои деньги книгу выпустил, называлась «Казнить нельзя помиловать». Затертая, конечно, фраза, сейчас я бы иначе назвал…
– О чем книга?
– О том, что смещая некоторые акценты Евангелия, можно вместо благой вести получить приговор. Знаете, вот эта идея, что все истинные христиане должны быть богаты, здоровы, что все беды обойдут их стороной?
– Разве в этом не суть протестантизма?
– Нет, конечно. Такая точка зрения – это вообще не христианство, а белая магия какая-то.
– Но вернемся к двум наркоманам. Один убежал, а второй?
– А второй убежать не мог. Гриша на костылях был, еле-еле передвигался. Он у нас остался. Немолодой уже человек, старше меня, 25 лет прокололся. Живого места на нем не было. Он пережил состояние, которое я могу назвать чудесным исцелением. Буквально встал на ноги на моих глазах. Гриша – наш первый миссионер.
Рождение страны
За окном мелькает стела «Донецька область». Молочная степь скатывается к зимней реке. Пастор прибавляет газу и сосредоточенно вглядывается в даль, пытаясь разглядеть там Гришу:
– Спустя какое-то время Гриша вернулся в свой родной Краснодарский край. У него большая семья. Слышал, что ему награду вручили: почетный фермер. Вокруг мужики бухают, а у него – стада лошадей, теплицы… Вообще, выходцы из нашего реабилитационного центра основали по всему бывшему Союзу 38 таких центров.
– А как появился Пилигрим?
– В 90-е в Мариуполе была катастрофа с беспризорниками. Южный город, море. Они стекались сюда со всего Донбасса сотнями. В самые тяжелые времена заводы дымили. Народ что-то зарабатывал. На улицах пьяные мужики с деньгами – есть кого грабить. Члены нашей общины готовили для беспризорников еду… Помнишь, Артем?
С заднего сиденья доносится скупое «Ага».
– Тебе лет восемь тогда было?
– Шесть.
Пастор вздыхает:
– В шесть лет он клей пыхал. Носили им еду. Они еду брали, говорили «спасибо». А когда пытались им что-то там проповедовать, они спорили. Помню, был такой Виталик Лось, он говорил: «Меня мать бросила, я в четыре года в подъезде на коврике спал как вшивый кот. Какой Бог?» А потом… Однажды ночью в дом к семье, которая беспризорникам кушать готовила, пришла банда пацанов. Стучат в дверь. Что случилось? Мы, говорят, посовещались и решили, что Бог есть. Записывайте нас в боговерующие.
– Где вы их поселили?
– Мы к тому времени, это 1998-й, под храм купили разбитое здание бывшего детского сада. Мы так долго мечтали о здании церкви! Но в итоге там устроили республику Пилигрим.
– Тяжело было?
Пастор переадресовывает вопрос на заднее сиденье:
– Артем, помнишь, как ты в 13 лет сейф с зарплатой в окно выбросил и уволок? Да, были истории. Когда это случилось, я устроил проверку «охраноготовности объекта». Поставил ночью к стене лестницу, залез в окно. Собрал в мешок все, что мог унести. Хотел еще одного из пацанов в ковер завернуть, да побоялся, что лестница не выдержит. Сторож смотрит мультик «Расхитители гробниц», пацаны спят. Помнишь, Артем?
– Ага.
– Я все наворованное в кустах сложил. Жду. Ничего не происходит. Тогда немного пошумел. Сторож поднял пацанов по тревоге. Они поняли, что их обокрали, встали вкруг и начали молиться: «Господи, сделай так, чтоб у вора ноги отсохли!» В этот момент я из кустов и вышел. Много всего было. Через наш Пилигрим прошло 4500 человек.
– У вас почти 40 детей…
– И 37 внуков.
“Это по документам у него 38 детей и 37 внуков. На самом деле – сотни детей и тысячи братьев и сестер: маленькая республика сопоставимая по территории и населению с Ватиканом”
– Откуда столько сил, как это все получается?
– Ой. Напишите лучше, что не получается. Не хочу никаких советов давать. У нормальных людей не должно быть 40 детей. Просто выхода другого не было. Сотрудники службы по делам несовершеннолетних заталкивают к нам в дом 13-летнего пацана, а сами стоят на пороге и молятся, чтоб мы его взяли. Мы не планировали. У нас уже кормить нечем, положить негде… И я понимаю, что если ко мне привели, значит, там уже такие проблемы… «Что с тобой? – спрашиваю. «Бухаю», – говорит. «Давно?» – «С пяти лет».
– И что с ним сейчас?
– Воюет сынуха под Бахмутом.
– А как ваша жена относилась к очередному усыновлению?
– Лена у меня удивительная. Сейчас сильно болеет… Когда мы вывозили ее из Мариуполя, 24-го в обед, я не был уверен, что довезем ее живой до Западной Украины.
– Болезнь связана с войной?
– В 2014-м, когда мы в первый раз эвакуировали детей и рыли окопы, чтоб «русские освободители» не прошли, она была здоровой женщиной. Садилась за руль и ехала в ночь. У меня чуть ли не паника, а она успокаивает: «Любимый, прорвемся, Бог с нами». Но, видимо, стресс в ней накапливался и привел к болезни. Я вам один случай расскажу, и вы сразу все о ней поймете…
Пастор умолкает, объезжая воронку посреди дороги.
– Так что за случай?
– Представьте: лежит она больная, дом не достроен… Мне звонок из Пилигрима: у одного из наших подопечных умерла мама. Отец-солдат повесился. Мне присылают фото, где этот пацан сидит на свежей могиле матери свернувшись калачиком и плачет. Директор Пилигрима спрашивает: «Пастор, можно к тебе его на какое-то время, чтоб он в себя пришел?» – «Конечно, давай». Поплакали, помолились. Что дальше? Заговорить с Леной об очередном усыновлении – язык не поворачивается. Однажды после ужина она зовет меня к себе. Больная, сидит в кровати. Говорит: «Забираем». А мы до этого 20 раз зарекались усыновлять. Но – вот так получилось.
– Это вы о Роме сейчас рассказывали?
– Да.
– Так откуда все-таки силы?
– Мне нравятся слова Экклезиаста: «Все что может рука твоя делать, по силам делай». Но еще раз: я не призываю всех усыновлять много детей. У каждого свои дарования. У Григория Сковороды есть образ: фонтан наполняет сосуды. Фонтан – это Бог, а сосуды – люди. Сосуды разные, разных форм, разных размеров. Главное, чтоб они были наполнены.
Когда пастор рассказывает о своей огромной семье, мы проезжаем безлюдные села. В этих местах чувствуется дыхание фронта. Истории об усыновлении плавно перетекают в истории социальных проектов:
– В Пилигрим мы брали только детей, но очень часто рядом – мама. Полуживая от алкоголя и наркотиков. Так возникла идея создать проект «Маленькая мама». Туда мы брали мамочек с детьми. Ситуации разные, некоторые мамы у нас спасались от семейного насилия… К нам с монтировками буйные отцы прибегали…
Об обитателях реабилитационных центров, приютов и хосписа пастор говорит так же, как и о членах своей семьи: «Валя в Пилигрим попал в 12 лет. Вены исколоты, в анамнезе ВИЧ, туберкулез… К нормальной жизни он вернулся, но умер в молодом возрасте, два года назад. Он официально не был приемным, но в нашей семье прожил несколько лет».
Создается впечатление, что в семье Геннадия Мохненко не было четкой грани между биологическими детьми и приемными, между приемными детьми и юными обитателями республики Пилигрим.
Как не было четкой грани между семьей пастора и общиной. Церковное выражение «братья и сестры» обрело здесь свой первоначальный смысл. Да и понятие «духовный отец» в случае Мохненко – не эвфемизм, а реальный факт отцовства.
Это по документам у него 38 детей и 37 внуков. На самом деле – сотни детей и тысячи братьев и сестер: маленькая республика, сопоставимая по территории и населению с Ватиканом. Зримым центром необозначенной на карте страны стал протестантский храм – реконструированное здание бывшего кинотеатра «Комсомолец» в самом центре Мариуполя, неподалеку от драмтеатра.
– Шаг за шагом восстанавливали, – с гордостью вспоминает пастор. – Вначале сделали крышу, потом систему отопления. Детские комнаты, студия… Община сердце вкладывала. Мы понимали, что будет война, поэтому там же обустроили огромное, самое комфортабельное в городе бомбоубежище. Люксовое!
Отсчет нового времени
Своего расцвета христианская республика достигла в последний, предвоенный, год. Было отремонтировано здание Пилигрима, появился адаптационный центр – общежитие для выпускников реабилитационного центра. Действовал хоспис. Значительная часть членов общины проживала в шести отдельных поселках.
Самый большой из них – на 20 домов. С бассейном, футбольным полем и баскетбольной площадкой. Рядом собственная птицеферма, теплицы. Большое хозяйство со своими тракторами. В ближайших планах было расширить владения и выйти к морю – община уже приобрела ветхую турбазу в парковой зоне, к которой примыкало 300 м собственного пляжа.
– Одну мечту так и не удалось реализовать. Я очень хотел нормальный семейный дом построить, чтобы мы могли с Леной в нем доживать…
Несмотря на масштабное строительство, сам патриарх жил в стесненных условиях: его личная жилплощадь явно не была рассчитана на 40 человек. А персональным средством передвижения служила старая иномарка за $800.
Сегодня в протестантской церкви – комендатура оккупантов. В домах христиан живут так называемые офицеры из так называемой «ДНР:
– Мне рассказывали, что они туда жен своих привезли, – с брезгливостью добавляет пастор. – Мне, если честно, не так сам дом жалко, как библиотеку. Тысячи книг…
На территории турбазы теперь что-то вроде штаба. Помещение реабилитационного центра, фермерское хозяйство и другое имущество отжал епископ из Ярославля Андрей Дириенко.
“Помещение реабилитационного центра, фермерское хозяйство и другое имущество отжал епископ из Ярославля Андрей Дириенко”
Колонна капелланского батальона проходит сквозь село, пострадавшее от обстрелов. Несколько разрушенных двухэтажных зданий – словно иллюстрации к рассказу Геннадия Мохненко. Вот, мол, и все, что осталось от некогда счастливой человеческой жизни. Такова жуткая правда войны, но еще не вся правда. На самом деле история христианской республики продолжается.
– Мы существуем, но в рассеянном состоянии, – несколько раз повторяет епископ.
24 февраля началась новая глава в жизни мариупольской общины. В тот день, ближе к вечеру, колонна из 32 машин выдвинулась из Мариуполя.
– У нас было 40 минут на то, чтобы покинуть город. 25-го добрались до Западной Украины, пристроили женщин и детей, а 26-го помчались назад – спасать город…
Рассказывая о тех днях, пастор делает паузы. Многие детали вызывают в нем острую боль. Эвакуироваться успели не все. Кто-то взял в руки оружие, кто-то продолжал разрабатывать пути эвакуации оставшихся горожан. Не только христиан, но и всех, кто готов был ехать.
– Нашу дочку расстрелял русский танк… Ее там же и похоронили… Ну как ее… Части ее… Я не знал, что уже не смогу въехать в город, я еще не понимал, как будут развиваться события… Мы уперлись в линию фронта. Остановились на ночевку в Розовке, но в ту же ночь туда вошла российская колонна, чудом ноги унесли. В Мариуполе оставался Артем, по минному полю выводил колонны. Я когда его в первый раз увидел… Я кричу ему что-то, а он не слышит, шатается, его тошнит, тут я понимаю, что он контуженный…
– Куда детей удалось пристроить?
– Республика Пилигрим находится сейчас в Германии, в трехэтажном комплексе, в курортной местности, в Шварцвальде. Лена тоже в Германии. Часть нашей детворы в Финляндии. Один пастор из США взял к себе нескольких. Мой 32-й сынуха у него живет. Община существует…
– Как избранный народ Израиля?
– Красивое сравнение. Так…
Сквозь шум двигателя слышны далекие раскаты грома. Линия фронта не видна, но слышна.
– Так, – повторяет пастор. – Останавливаемся. Надеваем броники и каски.
Капелланская сеть
Машина слегка подпрыгивает на колдобинах. Окна открыты – таковы прифронтовые правила безопасности. По звукам взрывов опытное ухо способно оценить уровень опасности. Из-за шума разговаривать сложнее. Время от времени приходится повышать голос, повторять фразы, что-то переспрашивать. Как устроен капелланский батальон?
Важная оговорка: капелланский батальон «Мариуполь» – не подразделение ВСУ, а общественная организация. Можно сказать, что это – боевое крыло протестантской общины Мариуполя. Но такая аллегория не совсем корректна: среди членов капелланского батальона – не только мариупольские пасторы и их помощники, и представители других общин и конфессий.
Это большой христианский хаб, через который распределяется гуманитарная помощь для украинских военных и жителей прифронтовой зоны. Ну и, конечно же, первоочередная задача капелланов – духовная помощь для всех, кто в ней нуждается. Учитывая, что из Запорожья за несколько часов можно добраться до любого участка фронта – это идеальная локация.
На случай наступления российских войск на Запорожье предусмотрена дополнительная база – в Днепре. Постоянно действующие пункты батальона находятся во Львове, Тернополе, Славянске и других городах.
– Через нас прошли тысячи тонн гуманитарных грузов, – перекрикивает шум двигателя пастор. – Тысячи! Кто помогал? Уже не вспомню… Из Италии, Британии, США, пресвитериане из Кореи… Что мы развозили? Автомобили, прицепы, коптеры, приборы ночного видения, продукты, одежду, медикаменты… Едешь, видишь хлопцев, спрашиваешь: что надо? Летом мужикам на передовую кефир доставляли. У местных тоже спрашиваем: что надо? При необходимости помогаем с эвакуацией.
Какое-то время машина дрожит на плохой дороге, и на несколько секунд разговор прерывается.
– Отчетность? – переспрашивает пастор. – Сейчас бухгалтерия появилась, а вначале не было. У нас в одном поселке есть местный житель, который знает, кто в каком подвале сидит. Мы ему гуманитарку доставляем, а он по подвалам распределяет. Спрашивает меня: какая отчетность? Я ему пистолет показываю и говорю: узнаю, что продаешь – пристрелю.
– Самый необычный запрос от военных? Презервативы оптом закупали, подешевле. Но это не то, о чем вы подумали. Среди наших военных есть хлопец изобретательный. Надувает два презерватива, закрепляет гелием, вставляет маленькие лампочки… Когда ветер в сторону россиян, он это дело запускает. Смотрится как коптер, россияне начинают палить…
Гордость Геннадия Мохненко – инициатива под названием «100 машин для ЗСУ»:
– Мы как-то отдали одну нашу машину разведчикам. Потом – автобус. В машинах потребность огромная, это понятно… Как-то говорю капелланам: «А давайте попробуем замахнуться на отдельный проект по машинам. Слоган сразу пришел в голову: «100 машин для ЗСУ». Звучало нереально, но фраза всем понравилась. Дочка сделала…
“Какой-то христианин из Калифорнии, которого я даже не знаю, собрал деньги, другой в Лондоне купил пикап, третий пригнал. На этой неделе уже 70-е авто военным передали”
Машину подбрасывает на ухабе.
– …Сделала логотип. Какой-то христианин из Калифорнии, которого я даже не знаю, собрал деньги, другой в Лондоне купил пикап Toyota Prada, третий пригнал. И пошло-пошло-пошло. На этой неделе уже 70-е авто военным передали.
– Машины всем нужны, по какому принципу выбираете – кому помогать?
– У нас огромная очередь на машины. Выбираем по принципу: подразделение должно быть не в тылу. Мы хотим, чтобы машина конвертировалась в спасенные жизни. Помню, как мы одному командиру джип Ford пригнали. А он нам показал старую восьмерку. В страшном состоянии, всю в крови. На этой восьмерке он 18 раненых вывез.
Машину еще раз подбрасывает, но вместо того, чтобы притормозить, пастор увеличивает скорость:
– Уж извините, тут участок дороги простреливается. Здесь скорость — это жизнь.
Люди подземелья
Пролетаем мимо стелы «Велика Новосілка 1779». Тут стоит уточнить, что с 1779 года по 1946-й этот поселок назывался Большой Янисоль, что в переводе с урумского значит «большое село». Урумы-основатели Большого Янисоля – малый этнос Северного Приазовья, образовавшийся по одной из версий от греков, перенявших крымскотатарский язык, по другой – от крымских татар, принявших греческую веру.
Село действительно большое, скорее городок (до 24 февраля население составляло 5666 человек). Расположен на открытой местности, защищен плохо. В 1917-м Большой Янисоль входил в сферу влияния Нестора Махно (до его родного Гуляйполя по трассе тут 50 км, а через степь – рукой подать).
В 2014-м местная милиция перешла на сторону так называемой «ДНР», но через месяц была выбита добровольческим батальоном «Донбасс». После глубокой разъяснительной работы личный состав райотдела был повторно приведен к присяге на верность Украине и вернулся к исполнению своих обязанностей.
Что характерно: в 2022 году, несмотря на несколько штурмовых операций, россияне взять Большую Новоселку не смогли. В двух километрах южнее дислоцируется два российских мотострелковых полка и один резервный полк так называемой «ДНР». Частную застройку в Большой Новоселке они обстреливают из спортивного интереса. Каждый день.
Признаки жизни отсутствуют. Руины домов, сгоревшие сады. Одинокая вывеска на русском языке на фоне того, что осталось от двухэтажного особняка: «Гробы. Венки. Аксессуары». Здесь давно нет электричества, тепла и водоснабжения. Но есть колодцы.
И жизнь здесь, разумеется, тоже есть. Когда колонна останавливается возле чего-то похожего на двухэтажную хрущевку, появляются живые существа. Вначале собаки. Они стекаются стаями-ручейками с разных сторон, заискивающе виляя хвостами и нюхая воздух. Затем выбираются из подвала люди.
В основном старики, хотя есть мужчины и женщины среднего возраста. Детей, слава Богу, нет. У некоторых мужчин опухшие лица. Все пытаются улыбаться. Тут же выруливают на велосипедах соседи, бросают на полпути свою технику и бегут к кузову.
Когда люди и собаки группируются вокруг грузовика, со старого ореха осторожно спускается черный кот в антиблошином ошейнике и занимает выжидательную позицию за кучей мусора. Наблюдает, как люди хватают по подарку. Каждый получает картонный ящик с продуктами, которых должно хватить на неделю: подсолнечное масло, крупы, мясные консервы.
Отоварившись возле грузовика, люди бегут к пикапу: здесь разложены теплые вещи и стоит ящик с парацетамолом. Пастор принимает заказы на будущее.
– У меня такая просьба деликатная, – с надеждой смотрит на пастора немолодая женщина в красном пальто. – Об эвакуации.
– Можем организовать, я всегда предлагаю. На Запорожье ехать будете?
– Я? Нет. Понимаете, у меня соседка совсем дурная стала. Я уверена, что ей нужна психиатрическая помощь…
В этот момент пастора за рукав кто-то дергает, и он отходит. Я подсовываю женщине диктофон:
– Как вас зовут?
– Валентина.
– Валентина, а почему вы сами не эвакуируетесь?
– Я уже рассказывала. Куда ехать? Кума ездила в Запорожье. Квартиру снять – семь тысяч. А знаете, какая у меня пенсия? Нас никто не ждет! А здесь – дом. Извините, у меня времени нет, я уже рассказывала.
Времени, действительно, нет. Любое скопление народа чревато массовой гибелью. Правило простое: схватил гуманитарку – беги. Грохот постоянный. Определить, что и куда прилетело прямо сейчас – невозможно. Радует лишь то, что ни дыма, ни огня поблизости нет.
Раздав продукты обитателям большого подвала и их соседям, колонна медленно трогается. Главная задача – не наехать на собак, которые вертятся под колесами. Многие из них глухие из-за контузий. Следующая остановка – большой школьный подвал. Затем – бывшая пожарная часть.
В каждом подвале обитает от 40 до 100 человек. Гуманитарный груз рассчитан таким образом, чтобы каждому достался ящик. В каких-то подвалах ведется учет полученных благ, в каких-то процесс происходит стихийно. Во время разгрузки ящиков возле пожарной части к толпе медленно подходит мужчина средних лет, опираясь на велосипед «Украина». Громко объявляет:
– Полтора часа назад прилетело. Все! Полтора часа назад я стал бомжом!
Его речь ни на кого не производит впечатления. Кажется, он немного обескуражен такой реакцией. Повторяет:
– Я стал бомжом!
Кто-то отвлекается от разгрузки, смотрит на него и устало спрашивает:
– Михалыч, к нам?
– Да! Запишите меня, запишите! – Михалыч впивается взглядом в картонную коробку.
“Частную застройку в Большой Новоселке россияне обстреливают из спортивного интереса”
Когда гуманитарная помощь выгружена, заказы приняты, жалобы на жизнь выслушаны, пастор произносит молитву. Просит у Бога победы для Украины… Обитатели бомбоубежища кивают. Все ли они желают Украине победы?
Как заметил один из участников экспедиции: «В Гуляйполе люди, когда видят украинских военных, аж светятся радостью – в Большой Новоселке не так». Но во время молитвы лица у всех сосредоточенные и даже скорбные.
– …Господи, благослови этих добрых людей, благослови тех, кто собирает эти гуманитарные грузы, кто помогает, как может, благослови всех, кто держит руки Украины. Просим во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Толпа хором отвечает:
– Аминь.
Пастор садится в машину и машет рукой:
– Мариуполь с вами! Скоро к вам Санта приедет с подарками! Главное, чтоб сюда не пришел русский Дед Мороз! Не пускайте его.
– Не-не…
Машину пытается догнать парень. Заглядывая в боковое окно, кричит:
– Ребят, пауэрбанки привезите, пауэрбанки!
Кто этот человек, почему он живет здесь, что ему мешает перебраться в Запорожье, устроиться на работу и купить себе пауэрбанк – мы уже не узнаем, его фигура исчезает за поворотом. Спрашиваю пастора:
– У этих людей, действительно, нет возможности эвакуироваться, найти жилье?
– Есть, но они этого не скажут. И модульный городок в Запорожье есть, и некоторые христиане готовы предоставить часть дома для переселенцев. Почему остаются? Причины разные. У кого-то старики больные, кто-то свой дом стережет. Если просто сказать: не хотят. Выезжают только в крайнем случае: или ранение, или сердечный приступ. Однажды я больную женщину отсюда в госпиталь вывозил. Сидят до последнего.
Пророческий сон
Серый день превращается в вечер. Мимо мелькают брошенные дома. Речь сама собой заходит о том, когда в них опять будут жить люди, да и все ли захотят вернуться?
– Сложно сказать, – задумывается пастор. – Если говорить о нашей общине, то, думаю, 60% после победы вернутся в Мариуполь. Мы обязательно вернемся. У нас есть план возвращения.
Из разговора выясняется, что пастор не столько верит в победу Украины, сколько знает о ней:
– Победа придет сверхъестественно. В этой войне – ангелы основные силы. Невидимые, но основные. Мы же воюем с чистым сатанизмом. В этой войне постоянно случаются чудеса. То что я жив – чудо, что Артем жив – чудо, то что Киев выстоял – чудо. Каждый, кто был на этой войне, сталкивался с чудом. И это закономерно. Мы боремся за свободу. А где дух Господень, там свобода. Поэтому мы вправе рассчитывать на Божественное присутствие.
“В этой войне – ангелы основные силы. Невидимые, но основные”
Поворотный момент в невидимой битве добра и зла, по его словам, уже пройден: мир перестал верить российской пропаганде. О том, что ход событий будет именно таким, пастор тоже знал: еще до войны у него был сон.
– Мне приснилась Останкинская башня. Я в армии служил в гарнизоне пожарной охраны Москвы, вокруг этой башни кросс бегал. И вот сон: иду я там, смотрю, пожарные стоят наготове. Спрашиваю: что такое? Поднимаю глаза: телевышка качается от сильнейшего ветра. И с нее начинают сыпаться какие-то антенны, тарелки… Кричу: «Мужики, отползаем!» И она на моих глазах падает. Бог говорит с человеком на понятном ему языке, и мне этот сон понятен: все то вранье, на котором основана путинская агрессия, рассыпается. Мы это видим.
Пастор живет в машине. И это не фигура речи. Сегодняшней ночью ему и его сыновьям, Артему и Роману, предстоит долгий путь – в Западную Украину. На околице Запорожья я прощаюсь с ними и пересаживаюсь в другой капелланский автомобиль.
Каким было финальное впечатление от Геннадия Мохненко? Если коротко: этот сверхчеловек никогда не устанет.
Человеческое и сверхчеловеческое
Мой новый собеседник – немолодой мужчина в камуфляже. С живой улыбкой. Машину ведет легко, время от времени развлекая себя ироничными замечаниями по поводу дорожных ситуаций.
– Капелланством давно занимаетесь?
– С самого начала.
– С 24-го февраля?
– С 2014 года. Я этот капелланский батальон создавал. Мы шутили с Геннадием, мол, он главный в церкви, а я в батальоне. Но вы обо мне не пишите.
– Почему?
Капеллан игнорирует вопрос и продолжает:
– Все началось с того, что я с сынами на Майдан ездил. У меня 19 приемных детей…
Про себя машинально отмечаю: еще один сверхчеловек.
– …Шестеро сыновей сейчас на фронте. Да. После Майдана, когда в Мариуполе первый блокпост поставили, 28 апреля, мы начали активно помогать солдатам. Вступили в организацию «Украинское капелланство», потом я зарегистрировал отдельный батальон. Мы же прифронтовой город, я все свое время отдавал фронту. К 24 февраля у нас по списку в батальоне было 60 капелланов и их помощников, если быть точным – 58. Из Мариуполя, Николаева, Бердянска… Пасторы, священники ПЦУ… Из Московского патриархата никого не было.
Несколько минут капеллан молчит. Спрашиваю:
– А как вы вообще к Богу пришли?
– Я пришел в церковь 25 лет назад, чтобы украсть ведро с пожертвованиями.
– То есть?
– Мне приятель сказал, что в Мариуполе появились сектанты. Логика у нас была такая: мы православные и обокрасть сектантов для нас – дело чести. Говорит: они лохи, даже если поймают, скажем, что бес попутал, бить не будут и милицию не вызовут. У меня к тому моменту шесть судимостей было, 12 лет отсидки. Ну, говорю, пошли.
– А вы какого года рождения?
– 1966-го. Вначале по карманам: они к сцене выходят молиться, а вещи, сумки на креслах оставляют. Зал на 1200 посадочных мест. Счастье! Потом приятелю говорю: чего мы тут по кошелькам трусимся, у них за одно воскресное служение в ведре с пожертвованиями тысяч десять гривен. Надо брать. Как? Ведро с пожертвованиями к бухгалтеру приносит группа порядка. Значит, надо туда к ним напроситься. Приходим. Я гитару в руки взял, он – Библию, чтоб показать, какие мы инициативные. Так, мол, и так говорим, хотим записаться в группу порядка…
– Не взяли?
– Говорят, надо пройти десять занятий, называлось это альфа-курс. Не вопрос! Но оказалось, что одно занятие раз в неделю. А кроме этого воскресная служба, в пятницу – ночная молитва, в среду – домашняя группа. Всю неделю ты должен был где-то возле них плавать. Приятель слился со второго занятия. А я продолжал ходить.
– Более волевым оказались?
– Меня к тому времени жизнь побила. Родные меня домой не пускали. Я был настоящий наркоман, конченный. Воровал, дурил, вешался. Напросился к брату в гости и под предлогом того, что надо помыться, снял смеситель, на металлолом отнес. Загнан я был до такой степени, что готов был кого-то убить, чтоб в тюрьму сесть. Поздняя осень, холодно, а я в спортивном костюме. А в церкви тепло, кормят, работу какую-то подбрасывают. Когда мне это ведро с пожертвованиями в руки попало, я понял, что если украду – потеряю надежду.
“Я пришел в церковь 25 лет назад, чтобы украсть ведро с пожертвованиями”
– Тяжело было от наркотиков избавиться?
– Бог коснулся, – как-то просто отвечает капеллан. – Тяжелее было потом курить бросить. Потихонечку к нормальной жизни вернулся. Со временем стал директором реабилитационного центра. Женился… Бог коснулся.
Когда мы уже приехали и почти попрощались, капеллан неожиданно повторил просьбу:
– Не пишите, что я капеллан.
– А кто вы?
– Не знаю. Водитель. Я был капелланом, – говорит он и непонятно зачем добавляет: – У меня восемь лет назад жена умерла. И я допустил…
“Некапеллан» собирается с духом, чтобы сказать что-то важное:
– Я допустил неправильные действия…
– Что случилось?
– А вам интересно копаться в нижнем белье?
– Да нет…
Мы приехали. Машина остановилась. Перед тем как попрощаться, «некапеллан», кажется, решился открыть свою тайну:
– Я совершил тяжкий проступок, о котором мне больно говорить, опорочил духовный сан. И теперь я не пастор, не капеллан… Когда все время отдаешь работе…
Из сбивчивых намеков становится понятно, что речь идет о внебрачной связи. В темноте – на улицах Запорожья фонари не горят – дрожит голос: «Допустил… Но что произошло, то произошло…» Неожиданно полосы света от встречных фар полоснули по лицу собеседника и я увидел то, чего видеть мне не полагалось: «некапеллан» плакал.
Зачем он все это рассказал? Может быть, это была потребность выговориться перед человеком из нецерковной среды, для которого его проступок не воспринимается как смертный грех. Облегчил ли он свою душу? Не знаю.
Что тут скажешь… В этом «тяжком проступке» и в самой потребности излить душу много человеческого, слишком человеческого. Так значит, нет на свете сверхчеловеков? Возможно. Тогда это хорошая новость: выходит, то что по силам этим людям, по силам и другим.
