Projects
Узнать вдову
Как живет и выживает жена погибшего военного
Автор: Тамара Балаева, специально для Liga.net
Иллюстрации: Анастасия Иванова
Фото: Валентина Полищук
Верстка: Юлия Виноградская
Светлану и Семена связывали 19 лет отношений, двое детей и множество вещей в повседневной жизни – кофе по утрам, обои на стенах, слова, которым они придумывали новые значения.
Седьмого сентября Светлана узнала, что Семен погиб на войне. Теперь их связывают только воспоминания, сквозь которые Светлана каждый день пробирается на ощупь. Помимо проживания горя, женщина пытается найти в себе силы бороться с онкозаболеванием и уже пять месяцев собирает документы, чтобы подать на выплаты и оформить удостоверение члена семьи погибшего военного. Государственные структуры в этом не помогают – скорее наоборот.
О попытках Светланы найти утерянный смысл, справиться с осуждением общества и снова начать жить, рассказывает Liga.net.
Осенью Светлана хотела умереть. Пропустила вторую химиотерапию и собиралась совсем прекратить лечение. Думала: “Возможно, так у меня скоро получится встретиться с Сёмой на небе? Это ведь не самоубийство? Сёма в раю, самоубийц туда не пускают”.
Прошел почти год с тех пор, как муж Светланы Семен Повар ушел на войну, и чуть больше пяти месяцев как погиб. По дороге на кладбище Света заходит в магазин, покупает энергетик Non Stop, упаковку бисквита и сигареты – голубой Camel. Подходит к могиле, ставит на краешек энергетик и пачку сладостей. Достает одну сигарету, подкуривает и кладет рядом.
Светлана и Семен познакомились почти 19 лет назад – через службу знакомств по смс от Киевстара. На первой встрече Сёма сказал: “Ты будешь моей женой”. Она подумала: “Да никогда в жизни”. От знакомства до женитьбы прошло 14 лет. За это время Света и Сёма успели много раз сойтись и разойтись, а еще – родить двух общих детей. Сейчас их старшему сыну 17 лет, дочке – 12.
В начале 2014 года Семен пошел добровольцем в АТО, через несколько месяцев мобилизовали Светлану – женщина по образованию физик, во время учебы проходила военную кафедру, а теперь пошла служить в Зенитные ракетные войска. В это время и еще три года спустя они не общались – поссорились из-за пустяка. Но следили за жизнью друг друга через общих знакомых.
“В сентябре 2017 года ночью мне пришло сообщение: “Я видел тебя в Константиновке на погрузке, но побоялся подойти”. И подпись: “Твое счастье”, – вспоминает Светлана. – Я поняла, что это Сёма, ведь он всегда называл себя моим счастьем, а меня – своей нежностью. Через несколько дней мы встретились в Волновахе, и эта встреча все перевернула. Через два с половиной месяца мы поженились”.
Расписывались в Мариуполе. После ЗАГСа было два часа, чтобы побыть вместе. Света и Сёма гуляли по городу, но снова поссорились. Хотели вернуться назад, чтобы подать на развод, но времени на это уже не осталось – нужно было разъезжаться на позиции.
Через неделю позиции Семёна обстреляли россияне. Его сильно ранило. Полгода Светлана ездила за ним по больницам, а затем мужа списала военно-врачебная комиссия. Света уволилась “по семейным обстоятельствам”.
Дальше было почти четыре года мирной жизни. Света работала инженером по обеспечению производства, Сёма была подрядчиком на строительстве. Жили в Боярке – там у Светы был старый дом. Муж снес его и через полгода с нуля построил новый, сам сделал ремонт.
Одна дорога в военкомат
24 февраля 2022 года младшей дочери Сёмы и Светы Варе исполнялось 12 лет. Накануне вечером Семен пришел домой и как бы между делом сказал: “Надеюсь, нашей Варюсе не испортят днюху”. Света хотела переспросить, что он имеет в виду, но отвлеклась, а потом забыла. В шкафу уже три месяца стоял собранный военный рюкзак Сёмы.
“У нас была традиция: я всегда просыпалась раньше него, делала нам обоим кофе, будила Сёму. Мы пили его вместе, а потом он делал кофе второй раз, – вспоминает Света. – 24 февраля я проснулась, пошла делать кофе и услышала, как что-то сильно стукнуло. Думаю: “Кто это делает ремонт? Кому не спится с утра?” Вышла на веранду и увидела зарево от взрывов. Я все поняла. Пошла в спальню, включила свет и сказала: “Сёма, война началась”.
Они собрали детей и увезли их на дачу под Кагарлык. Оставили с сестрой Светланы, а на следующее утро вместе поехали в военкомат – мобилизоваться. “Мы даже не обсуждали это словами, – вспоминает Светлана. – Было понятно, что других вариантов нет – только в военкомат. Встали с утра, выпили кофе и уехали”.
Работник военкомата посмотрел их документы, увидел там одинаковую фамилию и спросил, есть ли у них несовершеннолетние дети. Они ответили: “Двое”. Свету отправили домой, а Сёму – сразу на позиции. Сначала Мощун, Вышгород, окрестности Киева. В мае перевели в Чернобыль. Летом перебросили в Днепропетровскую область, затем в Запорожскую, а затем – в Донецк.
Приблизительно тогда же у Светланы диагностировали рак – первая стадия, назначили химиотерапию. “Я не знала, как сказать об этом мужу, – вспоминает Света, и чувствуется, что говорить о болезни ей трудно. – Долго готовилась, думала, как начать. А потом плюнула, просто сфоткала вывод врача и отправила Сёме в вайбер. Он перезвонил, расспросил обо всем и очень меня поддержал. Сказал: “Все будет хорошо, мы вытянем”. Возможно, поэтому у меня тоже появилась такая уверенность”.
Светлана прошла первую химиотерапию, и исследования после нее показали положительную динамику. Врачи были настроены оптимистично. Начало второго курса было назначено на пятое сентября.
Во второй половине августа связь с Сёмой стала исчезать на два-три дня, затем на неделю. Свете он говорил, что находится в Днепропетровской области, но она чувствовала, что что-то не так, это неправда. Очень нервничала и почему-то решила перенести вторую химиотерапию на неделю вперед – хотя почему именно, не может объяснить.
В последний раз Семён позвонил 30 августа, а до этого от него не было новостей 10 дней. Разговор был необычно долгим – где-то полчаса, хотя обычно длился пару минут.
Сейчас Сёму было не остановить. Светлана слышала, как побратимы говорят ему: “Ну все, Кулинар (позывной Семёна, связанный с его фамилией Повар. – Liga.net), давай уж, туши телефон”, но он не реагировал. Он сказал Свете: “Мы так много ссорились, так долго не были вместе, потеряли так много времени. Это все было так неважно”. Говорил, как любит ее и что они обязательно справятся с болезнью. Шутил: “Там, где рак учился убивать, мы преподавали”.
Они говорили, пока не исчезла связь. В конце Семен успел сказать: “Не волнуйся. Мы договорились, что через несколько дней нас отведут на большую землю”. Когда разговор прервался, Света несколько раз пыталась перезвонить, но слышала только: “Абонент находится вне зоны”.
“В голове мелькнула мысль, что Сёма как будто прощался, – рассказывает Светлана. – Но я отогнала ее. Пыталась думать, что он сказал – что скоро их отведут. Мне хотелось в это верить”.
Убрать тело и выжить
7 сентября у Светы был день рождения. Она уехала на работу и все время ждала сообщения от мужа. Была уверена: что бы там ни было, он найдет возможность хотя бы написать.
Днем ей позвонила знакомая, работающая в городском центре социальной помощи и реабилитации. Долго мялась, и Света уже чувствовала, что она скажет что-нибудь плохое. В голове пульсировали два варианта: Сёма погибла или пропала без вести. Почему-то страшнее было услышать “пропал без вести”. Но голос в трубке сказал: “Семён погиб три дня назад в Павловке под Угледаром. Был артиллерийский обстрел, прямое попадание в блиндаж”.
В тот же день Света получила официальное уведомление о гибели. Она плохо помнит этот момент, вспоминает только, что ее интересовало одно: когда привезут тело Семёна? Спрашивала об этом начальника военно-учетного стола, сама звонила в бригаду мужа. Слышала разные ответы, но никакой конкретики.
Поэтому уже восьмого сентября Светлана совершила еще несколько звонков, “выбила” бус с наклейкой “Груз 200”, купила гроб и вечером уехала в Днепр – тело Семёна было в морге больницы имени Мечникова. Ехала без пропуска в комендантский час, но проблем не возникло.
В два ночи Света была уже во дворе морга в Днепре. Увидела, как разгружают фуры с телами. Заглушила мотор и ждала в машине до утра. А потом забрала тело мужа и уже днем была в Боярке. 11 сентября Семена похоронили.
Следующий месяц Света не выходила из дома и ни с кем не общалась. Почти не ела, потому что не чувствовала необходимости. Лежала на кровати, плакала. Не пошла на вторую химиотерапию. Лечение, как и все остальное, связанное с жизнью, перестало ее интересовать.
Каждое утро Света шла на кладбище и проводила там весь день. Извинялась перед Семёном за все, что могла вспомнить, вспоминала моменты из их совместной жизни. Как и сейчас, приносила ему энергетик, сладости и сигареты. Света улыбается сквозь слезы: “Бездомные на кладбище начали со мной здороваться. Теперь, когда я прихожу где-то раз в три дня, они спрашивают: “О, а почему вы так редко заходите?”
Помимо кладбища в первый месяц после гибели Сёмы Свете приносили облегчение посты в фейсбуке. Она писала то, что не успела сказать мужу, о своей боли и пустоте. У этих постов было много репостов – ведь еще с 2014 года у Светланы в друзьях много военных и членов их семей, волонтеров.
“После одного такого поста со мной связалась незнакомая девушка Татьяна Ваценко-Бондарева, – вспоминает Светлана. – Она написала: “Я такая же, как ты. Мой муж тоже недавно погиб на войне. У нас в телеграмме есть небольшой чат на 10 девушек – все такие же. Присоединяйся. Если не понравится – выйдешь”. Я присоединилась, хотя у меня не было никаких надежд, что от этого станет легче. Но, пожалуй, именно этот чат, потом выросший в сообщество с сотнями девушек, меня и спас”.
Бегство из собственного дома
В чате было сначала 10, затем стало 18 девушек. Они почти круглосуточно переписывались обо всем – о своем состоянии, о том, как накрывает отчаяние и затягивает пустота. Вместе вспоминали моменты из жизни со своими мужьями и посылали в чат общие фото. Позже начали делиться проблемами с оформлением документов после гибели мужа и давать советы из собственного опыта.
Со временем девушек в чате становилось все больше, и осенью он трансформировался в закрытую группу в фейсбуке. Это сообщество жен и любимых погибших военных “Мы вместе“, и сейчас в нем уже более 600 женщин. Светлана – администратор сообщества. Она модерирует посты девушек, поздравляет их и их детей с днями рождения, общается с новенькими, следит, чтобы все соблюдали правила.
“Я присоединилась к сообществу, когда после похорон Семёна прошло три недели, – вспоминает Светлана. – День у нас начинался с того, что каждая девушка писала, в каком состоянии она сейчас. У этого горя есть разные этапы, и все их нужно прожить. Я сначала очень злилась на Сёму, что он ушел. Потом ненавидела всех вокруг, потому что все они живы, ходят, улыбаются, строят планы, а его больше нет. Мы рассказывали друг другу об этих периодах и поддерживали. Кроме нас этого больше никто не понимал”.
Через некоторое время после гибели Семёна его побратимы прислали Свете коробку с его вещами. Светлана занесла ее в дом и больше недели обходила стороной, не могла открыть. Тогда ей впервые приснился муж. Во сне он пришел домой и стал собирать вещи. Светлана спросила: “Ты уходишь от меня? Как так? Семен ответил: “Хорошо, я еще немного останусь, но вещи нужно разобрать и привести в порядок”. Тогда Света проснулась и подошла к коробке. Начала доставать вещи – аптечка, наушники, нашивки, часы, одежда, телефон.
Света держала эти вещи в руках, перекладывала с места на место. Она смотрела на них, а потом переводила взгляд на вещи в комнате, которые тоже напоминают о Семёне, но уже не имеют смысла. Она почувствовала, что больше не может быть в этом пустом доме. Собрала самое необходимое и уехала жить в Киев – в квартиру, которую они купили прямо перед войной и не успели пожить там вместе. Перед выходом из дома Света взяла с полки шапку Семена. Она носит ее всю зиму.
“В Киеве мы начали встречаться с девушками из сообщества, а с теми, кто не здесь – созваниваться. Ходим вместе к стене плача у Михайловского собора, в гости друг к другу. И от этого становится легче. Только мы понимаем друг друга, только мы не считаем друг друга безумными, можем рассказать все и знаем, что нас примут. Со всеми другими людьми, даже с близкими и с теми, кто был другом всю жизнь, такого нет”.
"Секта правильного горевания"
После гибели Сёмы Светлана 40 дней носила черную одежду и платок. Чувствовала, что это ему нужно. Когда этот срок истек, вернулась к своей обычной одежде ярких цветов и сделала яркий маникюр.
“Первое, что я услышала на работе, было: “Вот вырядилась. Посмотрите на ее ногти. Разве это вдова? Эта фраза была сказана громко, специально, чтобы я услышала”, – вспоминает Светлана.
Сейчас, когда мы стоим на кладбище у могилы Семёна, на ее ногтях ярко-розовый лак. Он выглядит почти как вызов: Света говорит, что ее муж любил, когда она носила яркую одежду и делала яркий маникюр, и из-за осуждения людей и их представлений о скорби она не собирается менять себя. Ту часть общества, которая продуцирует это осуждение и представление, Светлана называет “сектой правильного горевания”.
“Чего я только не слышала, причем, в том числе от тех, кто был близкими друзьями почти всю жизнь, – говорит Светлана, и в ее голосе слышится скорее злость, чем печаль. – В глаза говорили: “Х*ли ты ноешь? Ты еще молодая, найдешь себе другого”, “Сколько можно страдать? Его не вернешь, живи дальше”. Но в то же время: “Что это ты улыбаешься, если у тебя муж погиб?”, “Мы видели, ты уже в кафе ходила”.
Почти все вдовы сталкиваются с осуждением за то, что они неправильно горюют. Кто-то, как Светлана носит черный платок 40 дней, потому что чувствует в этом необходимость, а кто-то не может надеть этот платок – и знакомые осуждают их за это.
“Я знаю, что многим девушкам мужья прямо говорили: “Я бы не хотел, чтобы ты носила платок после моей смерти”, – говорит Светлана. – Это их личное дело, почему они должны перед кем-то отчитываться? Есть девушки, плакавшие на похоронах, есть те, кто не проронил ни слезинки. Одна из наших девушек пришла на похороны мужа в вышиванке, красиво оделась. Многие ее осудили: “Куда ты вырядилась? У тебя что, свадьба?”. Но она оделась так, потому что любимый привык видеть ее красивой, и она хотела одеться для него в последний раз”.
Через пять месяцев после гибели Сёмы в окружении Светы не осталось никого, с кем она общалась до полномасштабной войны. Часть людей отпали, потому что не знают, как поддержать, и исчезают. “Кто-то отсеялся, потому что устали от войны и говорили: “Его уже не вернешь. Хватит горевать. 40 дней прошли – нужно жить дальше. Тебе не хуже всех”, – рассказывает Светлана.
Светлана, как и многие вдовы, пытается сделать все, чтобы Семёна помнили. Она вынесла на общественные слушания в Боярке проект со стендами с погибшими военными. Хотела, чтобы их установили в парке Победы. “Но то, что я услышала от жителей, меня удивило. Мне сказали: “А если беларусы на нас пойдут, а у нас стенды с фото погибших?” Я ответила: “В семьи солдат тех беларусов приведут такие соседи, как вы. Не стендов нужно бояться, а людей”.
Когда со стендами не вышло, Светлана разработала другой проект – сделать у фонтана в парке инсталляцию “Дерево жизни”. Чтобы листьями на этом дереве были маленькие портреты живших в Боярке погибших военных с небольшими историями о них. Уже нашла тех, кто готов сделать это дерево, и тех, кто его оплатит. Положительного решения от общины пока нет. Светлана думает, что и не будет.
Считать чужие деньги
Отдельная причина осуждения, неприятия и даже зависти общества – деньги. Речь идет об единовременной денежной помощи в 15 млн грн, которую государство должно выплатить семьям погибших военных.
Эту выплату Светлана все еще не получила, более того – еще даже не подала заявление на нее, хотя от гибели Семёна прошло более пяти месяцев. Все это время Светлана проходит бюрократический квест с документами – собирает справки, посылает их в разные инстанции и ждет ответа то от военкомата, то от воинской части, то от бригады, где служил Семён.
“Сначала в военкомате мне говорили, что я могу написать заявление на получение последней зарплаты Семёна только вместе с его мамой, – рассказывает Светлана. – Хотя по законодательству это не так. Никто не объяснял мне порядок действий и даже не смотрел документы, когда я приносила их, хотя у меня уже был полный пакет”.
Так продолжалось два месяца, пока девушки из сообщества не объяснили Светлане механизм действий и не сказали, что она может обратиться в другой военкомат в районе своего жительства. Тогда дело сдвинулось, но впоследствии снова зависло. Уже два месяца Светлана ждет документы от воинской части.
Только после того, как все бумаги будут готовы, женщина сможет получить последнюю зарплату мужа, оформить удостоверение члена семьи погибшего военного, дающее право на льготы, и подать заявление на получение единовременной денежной помощи в 15 млн грн.
Кроме жены и детей погибшего военного, на часть из этих 15 млн грн имеют право также его родители.
“Сёма – один из четверых детей в семье, – рассказывает Светлана. – Но воспитывались они в интернате. Мама вела асоциальный образ жизни, и ее лишили родительских прав”.
Светлана рассказывает, что во взрослом возрасте Семён не поддерживал отношения с мамой. Впервые она появилась в их жизни в сентябре 2022 года – приехала на похороны сына. “Заявила, что я Сёме никто и детей у него нет. Сейчас она через суд доказывает свое материнство. Думаю, вы понимаете, зачем”.
Еще до войны Светлана и Семён заказали машину из США и оплатили ее в феврале. “Потом началась война, было не до того, и поставок из Америки не было, – вспоминает Светлана. – Летом их наладили через Европу, и так совпало, что моя машина приехала через три недели после похорон Сёмы. Знаете, что я услышала от друзей и знакомых, когда они узнали об автомобиле? Они спрашивали: “Это ты уже деньги получила за Сёму?”
Недавно Светлана прошла третий курс химиотерапии. Если бы не девушки из сообщества, женщина не пошла бы и на второй. Все уже было готово и договорено, но Света просто не хотела лечиться. Девушки долго уговаривали и заставляли ее – и только тогда она пошла. После химии Свете провели исследование. Оно показало, что из-за перерыва в лечении и, возможно, стресса, стадия рака изменилась с первой на вторую.
“На третью химию, стоившую 200 000, у меня просто не было денег. Возможно, частично это было отмазкой, чтобы не идти на нее, не лечиться и быстрее встретиться с Сёмой – не знаю, – рассказывает Светлана. – Одна из основательниц нашего сообщества, Оксана Боркун, не предупреждая меня, открыла сбор на химию и за сутки одним постом собрала всю сумму. Я должна была пойти, чтобы не подвести Оксану и людей, которые помогли. От близких услышала то же, что и о машине: “А за какие деньги ты делала ту химию? Уже выплаты по Сёму получила? Лучше оставь деньги детям, потому что это рак, ты все равно умрешь”.
Старший сын Светланы и Сёмы поступил на бюджет в университет в Польше и поехал учиться. После этой новости вопросы от знакомых были те же: “За какие деньги он учится за границей? Это уже выплата за Сёму?” Светлана с обидой говорит: “Люди считают, что мы всю жизнь ждали, пока наши мужья пойдут на войну и там погибнут. Они не понимают, что мне не нужны эти деньги. Я бы все отдала, чтобы Сёма был со мной. Я бы на вокзале с ним жила.
Война каждый день
Сейчас Светлана приезжает на кладбище к Семёну примерно раз в три дня. Перед этим обязательно заходит в магазин за сладостями, энергетиком и сигаретами. Она говорит: все жены военных носят на кладбище баночки с энергетиком – на фронте мужья пили их литрами, чтобы быть в форме.
“Продавцы уже точно знают, куда идет женщина, которая купила у них такую баночку, – Светлана грустно улыбается и глазами показывает на энергетик Non Stop. – А мы сами узнаем друг друга в толпе и без энергетиков. Однажды одна из девушек из нашего сообщества принимала участие в выставке фиалок в Киеве. Я никогда не видела ее ни вживую, ни на фото, но решила приехать. Зашла в помещение с выставкой, а там ряды фиалок, очень много людей. Я окинула взглядом по комнате и сразу узнала ее, а она меня. Не знаю, как. Даже если человек улыбается и выглядит веселым, мне достаточно одного взгляда – и я узнаю женщину с этим горем”.
Дни Светланы похожи друг на друга. Большую часть своего времени она уделяет сообществу “Мы вместе”, ездит на кладбище в Боярку и изредка заходит в их дом.
Однажды пробовала там ночевать, но не смогла уснуть всю ночь – казалось, стоит повернуться на бок, и она увидит рядом Сёму, казалось, что в воздухе витает его запах. Светлана не закрывала глаза, чтобы не провалиться в воспоминания, но натыкалась на обои на стенах и вспоминала, как они вместе клеили их 30 декабря 2018 года – чтобы встретить Новый год с доделанным ремонтом.
“Меня спрашивают друзья, когда я вернусь домой? – говорит Светлана и смотрит на фото Семёна на кладбище. – У меня нет ответа. Я захожу в этот дом, как в музей, где есть вещи, а его нет. Жизни нет. Потому мне проще в квартире. Я прихожу и знаю, что это просто бетонная коробка, где есть я, протоптанная мной дорожка от кровати до кухни и ванной, и есть кошка. Больше ничего – ни воспоминаний, ни вещей”.
Несколько месяцев назад Семён во второй и пока последний раз приснился Светлане. Тогда ее в очередной раз накрыло волной горя, и снова не хотелось жить. В тот день она вышла на балкон своей квартиры на девятом этаже, стояла и думала: “Это так просто – перешагнуть через перила, и все закончится”. Ночью ей приснилось, будто Семён позвонил и сказал: “Света, ты знаешь. Я прощу тебе все, но этого никогда не прощу”. Она поняла, о чем он, и больше не подходила так близко к перилам.
Две недели назад на электронную почту Светланы пришло письмо. Это результаты исследования, которое сделали после третьей химиотерапии. В них написано, насколько эффективным оказалось лечение и нужно ли в ближайшее время проходить еще один курс. Светлана не открыла это письмо. Она видит его каждый раз, когда заходит в почтовый ящик, но обходит.
“Я не хочу этого знать, просто не хочу! – говорит Светлана, и ее интонация внезапно становится похожей на интонацию ребенка, заявляющего, что ни за что в свете не будет сегодня есть гречневую кашу. – Не хочу! У меня много дел – сообщество, эта борьба с документами, еще куча всего. У меня нет сил думать еще об этом. Сейчас я хорошо чувствую себя, и зачем мне это видеть? А если нужно снова проходить химию – я же не сижу на мешке денег, я не хочу думать, где их брать. Да и, думаю, если бы там было что-то ужасное, врач бы позвонила”.
Светлана рассказывает, что недавно с ней связался благотворительный фонд, помогающий онкобольным. Они хотели помочь ей собрать деньги на лечение и для этого взяли у Светланы маленькое интервью и смонтировали видео. “Когда я увидела это видео, запретила его публиковать, – говорит Светлана и начинает нервничать. – Там было какое-то давление на жалость, что-то о несчастной вдове и раке. Причем здесь вообще то, что у меня погиб муж? Это совсем другая история, и я не хочу ее сюда приплетать”.
Мы стоим на кладбище около двух часов. Сигарета, которую Светлана положила рядом с портретом Семена в начале разговора, истлела на две трети – будто ее действительно курили.
Светлана смотрит на портрет, поправляет Сёмину шапку на своей голове и говорит, что нашла для себя альтернативный способ лечения от смертельной болезни. Она хочет снова пойти на войну, чтобы чувствовать себя полезной, а свою жизнь – не напрасной.
Волонтерство, помощь другим вдовам – всего этого ей кажется мало. “Моя жизнь остановилась в сентябре и по-прежнему стоит на паузе. Только когда я начну делать что-то по-настоящему полезное, мне станет лучше, – говорит Светлана. – А по-настоящему полезное для меня сейчас только одно. Воевать”.
