Projects
Шанс выжить один к десяти
Как выглядел авиапрорыв блокады Мариуполя из кабины пилота
Автор: Тамара Балаева, специально для LIGA.net
Иллюстрации: Анастасия Иванова
Верстка: Юлия Виноградская
Ранним утром 28 марта 2022 года в небольшой комнате одной из воинских частей собрались 15 невыспавшихся мужчин в форме. Это были командиры экипажей вертолетов. На маленьком клочке бумаги каждый написал первую букву своей фамилии и положил в шапку.
Еще один человек в военной форме достал из шапки скомканную бумажку и назвал букву. Все посмотрели на Кирилла – только что решилось, что именно он полетит в окруженный Мариуполь – везти помощь военным, которые уже десять дней держали осаду на Азовстали.
Битва за Мариуполь длилась 86 дней – с 24 февраля по 20 мая 2022 года. Почти все это время оборону города держали военные, базировавшиеся на заводе “Азовсталь”. Из-за полного оцепления города не было возможности поставлять им боеприпасы, медикаменты для раненых, еду. Поэтому Главное управление разведки (ГУР) разработало дерзкую операцию – авиапрорыв в Мариуполь на вертолетах.
Операция длилась с 21 марта по 11 мая, в ней приняли участие 15 вертолетов и 45 членов экипажа. Они осуществили шесть миссий, хотя попыток прорваться в окруженный город было более 20. К сожалению, не все члены экипажей смогли вернуться – часть вертолетов россияне сбили.
Участникам операции удалось вывезти из Азовстали десятки раненых военных, доставить подкрепление – десантников, обеспечить защитников оружием, жизненно необходимыми медикаментами, “старлинками” и едой. Все это позволило держать оборону города так долго и не дать врагу продвинуться дальше вглубь Украины.
LIGA.net поговорила с Кириллом, который был командиром экипажа вертолета в составе четвертой миссии в Мариуполь. Он рассказал, как это – согласиться на задание с вероятностью выжить в 10% и почему каждый из пилотов летал в Мариуполь только один раз.
Волшебная борода
Кириллу 32 года. У него карие глаза и заплетенная в косичку борода – как бывает у рок-музыкантов. Практически у каждого пилота есть свои суеверия, во время войны – наверняка у каждого. Борода – одно из суеверий Кирилла. Он не бреет ее с 24 февраля 2022 года и считает, что в ней – его удача. Пока это работает.
Кирилл родом из Должанска Луганской области. Гражданской жизнью жил только до девятого класса. Потом пошел учиться в Луганский военный лицей, дальше – в Харьковский университет Воздушных сил. Его специальность – боевое применение и управление вертолетами. После университета по распределению попал в военную часть в Чернобаевке Херсонской области.
Это был 2012 год, до войны оставалось два года, о героическом будущем не было и мысли. Вершиной карьеры Кирилл тогда считал должность командира бригады. Хотя точно не помнит – это было в прошлой жизни.
Потом были аннексия Крыма, АТО и две миссии ООН за границей – в Либерии и Конго. А 14 февраля 2022 года бригаду Кирилла перевели в Борисполь – на оборону Киева. Все вокруг тогда говорили о полномасштабном вторжении, но поверить, что все произойдет именно так, было сложно даже военным. Кирилл не верил.
300 метров до россиян
Не по себе пилоту стало в ночь с 23 на 24 февраля. Он слушал обращение президента Владимира Зеленского и почувствовал тревогу. “Обычно его обращения тогда длились три-четыре минуты, а это было больше десяти, – вспоминает Кирилл. – В голову полезли нехорошие мысли, но я пытался их отогнать. Около часа ночи лег спать, а уже в три мне позвонил командир. Сказал: Готовность номер один! Поднимай всех, бегите к вертолетам, забрасывайте свои вещи и ждите команды”. Около четырех утра военные были уже в вертолетах, тогда же Кирилл услышал первый взрыв – где-то рядом с собой, в районе взлетной полосы “Борисполя”.
Бригада Кирилла перебазировалась на другую площадку. Военный видел, как несколько десятков российских вертолетов пролетают над Киевским морем в сторону аэродрома в Гостомеле. Где-то в 5:30 утра ему позвонил командир и дал первую боевую задачу: взять себе в пару еще один вертолет и лететь в Гостомель стрелять по россиянам.
В тот день Кирилл совершил два боевых вылета, а дальше их было где-то по три в день. Каждый раз для точности поражения нужно было подлететь очень близко к врагу – на расстояние в полтора-два километра, иногда 300 метров. Кирилл вблизи
видел, как бегают российские военные, как стоит их техника, как рядом горит самолет. “Впервые я видел, в кого и во что стреляю. Не в какую-то обезличенную цель. Я видел, что это враг, и уничтожал его”, – вспоминает Кирилл.
Каждый день менялись только цели боевых вылетов – что именно нужно искать и уничтожать. “Например, нам говорили, что от Макарова до Бузовой идет колонна российской техники. Мы вылетали, искали эту колонну и работали по ней, – рассказывает Кирилл. – Потом искали, где стоят их полевые заправки. Дальше нам говорили, что где-то в области они ночуют, и нужно было до восхода солнца найти их и отработать по этому месту. Или где-то шел бой, и нужна была поддержка с воздуха. Иногда мы искали колонну в одном месте, а она где-то поворачивала между населенными пунктами. Мы не могли ее найти, возвращались, нам говорили другую цель, и мы вылетали снова”.
– О чем вы думали в те первые дни? Если у вас было время думать.
– Я думал, что нужно выжить. И своим ребятам говорил, что надо продержаться эти дни – они самые трудные. Дальше как-то да будет.
Восьмого марта Кирилла вместе с его бригадой вывели из обороны Киева. Вернуться в свою воинскую часть в Чернобаевку было невозможно – ее уже захватили россияне, поэтому пилоты передислоцировались в другое место. А через две недели начался Мариуполь.
"Сколько жизней стоит твоя жизнь?"
“Я знаю, что задачу прорваться в Мариуполь поставили пилотам еще до 20 марта, – говорит Кирилл. – Тогда они долетели до линии столкновения, и их обстреляли. Пришлось вернуться. А 21 марта был первый успешный прорыв. Летел один экипаж из нашей бригады и еще один из другой. Мы очень переживали за ребят, а когда все прошло успешно, мы, с одной стороны, очень радовались, а с другой – понимали, что теперь этот ящик Пандоры открыт, и дальше нужны будут другие экипажи, чтобы выполнять эту задачу”.
“Но мой друг и однокурсник, тоже командир экипажа, сразу вышел и сказал: “Я пойду с тобой”, – вспоминает Кирилл. – Потом вызвался пойти его второй летчик, а ко мне вышел еще один пилот и сказал: “Если ты не против, я полечу”.
За штурвалом одного из вертолетов во время первого полета в Мариуполь сидел друг и однокурсник Кирилла, ныне герой Украины Евгений Соловьев. После того полета они разговаривали, и Евгений рассказал Кириллу, как узнал об этом задании от командующего армейской авиацией.
“Ты должен попробовать и идти на удачу. Выйдет-не выйдет, но ты пойдешь”
“Евгений тогда сказал командующему, что это очень рискованное задание из ряда невозможных. Командующий ответил вопросом: “Сколько жизней стоит твоя жизнь?”, – Кирилл вспоминает об этом, и чувствуется, что эта фраза произвела на него сильное впечатление. – Тогда мы с побратимами много обсуждали – сколько наших ребят лежат раненые на Азовстали и гниют без антибиотиков, которые некому доставить. И что ты должен сделать в такой момент? Ты понимаешь, что другого выбора, кроме того, как пойти туда, у тебя нет. Ты должен попробовать и пойти на удачу. Получится или не получится, но ты пойдешь”.
Кирилл уже понимал, что вопрос времени – когда это задание поставят его бригаде. Времени понадобилось немного. Около семи утра 28 марта военному позвонили. Он взял трубку и услышал: “От вас нужны два экипажа на задание в Мариуполь”. Это означало, что нужны шесть человек.
“Все понимали, насколько это большой риск, и что вероятность долететь в Мариуполь – 50 на 50, – вспоминает Кирилл. – А потом еще нужно вернуться назад. По ощущениям казалось, что вероятность остаться живым – процентов десять. Поэтому ни у кого не было желания вызываться делать это”.
Кирилл собрал в комнате около 15 командиров экипажей, каждый написал на клочке бумаги первую букву своей фамилии и положил бумажку в шапку. Еще один сослуживец должен был вытащить из шапки две бумажки.
– Какой была ваша первая мысль, когда вы услышали свою фамилию?
– Я подумал, что значит, так должно быть, – Кирилл на несколько секунд задумывается. – Конечно, у каждого есть страх, но ты понимаешь, что на тебя смотрят твои подчиненные и побратимы, те, с кем ты воевал. Как ты сможешь смотреть им в глаза, если скажешь: “У меня нога болит, я не полечу”? Если ты откажешься, то это задание никуда не денется, его будет выполнять кто-нибудь другой. Кто-то должен его выполнить. И если тебе выпала такая судьба, то это должен быть ты.
Ночь перед вылетом в Мариуполь
Уже в шесть вечера в тот же день оба экипажа были в Днепре – вылет в Мариуполь планировался оттуда на следующий день. Когда приехали, увидели военных, которые как раз вернулись из Мариуполя. Теперь они улыбались, выглядели довольными и говорили новичкам: “Все будет хорошо”. Кириллу сложно было в это поверить.
Дальше было совещание или, как говорит Кирилл, брифинг. “Люди из ГУР показали нам маршрут. Мы вместе сидели и просчитывали, как будем лететь, изучали, где расположены препятствия и как их лучше обойти, – вспоминает Кирилл. – Смотрели, где высокие и низкие линии электропередач, и на каком расстоянии друг от друга. Так мы высчитывали свою скорость, чтобы знать: мы проходим этот пункт, через три минуты еще один, через 30 секунд следующий”.
Кирилл и его побратимы до сих пор не знают, все ли пилоты, которые летали в Мариуполь, шли по одному и тому же маршруту. Военный говорит: “Часть маршрута еще можно изменить, но чем ближе к Мариуполю, тем меньше вариантов это сделать. Как бы ты ни шел, ты все равно должен прийти в одну из двух точек – Азовсталь или порт. И залететь в Мариуполь ты можешь только с одной стороны”.
“Часть маршрута еще можно изменить, но чем ближе к Мариуполю, тем меньше вариантов это сделать”
Единственное, что могли выбирать в своем полете члены экипажей, – время вылета. Кирилл и его побратимы решили лететь в четыре утра. Вылетать в очках ночного видения и снять их уже у Мариуполя, когда небо из черного станет серым.
“Лететь нужно было очень низко, чтобы нас не “увидело” ПВО врага, – объясняет Кирилл. – Поэтому и стоит вылетать рано: на улице еще темно, и когда летишь низко, тебя только слышно, но без тепловизора или очков ночного видения не видно, где ты летишь”.
После совещания был ужин, последние приготовления и, наконец, отбой. Кирилл лег спать около полуночи. Вставать надо было в три ночи. Военный укутался в спальник – в помещении было холодно, окна выбило взрывами, и их просто завесили одеялами. Но Кирилл не обращал на это внимания, он не мог уснуть из-за мыслей.
“До отбоя я был сосредоточен на завтрашнем полете и больше ни о чем не думал. А когда лег, от мыслей уже не было спасения, – вспоминает военный. – Я думал: “А если что-то пойдет не так, то что? Жена, да и вообще никто не знают об этом полете. Говорить ей перед вылетом что-то особенное или не нужно? Может, отправить все деньги? А может не брать с собой документы? Было много разных мыслей, а потом я собрался и решил: полечу как всегда – со всеми вещами и документами. Никому ничего не буду говорить и отправлять”.
“Ты должен сходить только туда и обратно. А как им? Они останутся там, и им гораздо страшнее”
В ту ночь Кирилл снова вспоминал слова командующего армейской авиацией, сказанные перед первым полетом в Мариуполь: “Сколько жизней стоит твоя жизнь?”. Кроме полутора тонн груза с лекарствами, боеприпасами и едой, военный и его экипаж должны были отвезти на своем вертолете подкрепление в Мариуполь – восьмерых десантников. Еще столько же летело на втором борту. Кирилл думал о них и говорил себе: “Ты должен сходить только туда и обратно. А как им? Они останутся там, и им гораздо страшнее”.
Военный снова замолкает, словно мысленно оказываясь в той ночи перед полетом. А потом говорит: “Все летчики, неважно, летают они на вертолетах или на истребителях, верят во что-то. В ту ночь я думал: все мои однокашники, которые тоже с 2014 года воюют, сейчас живы. Значит, сейчас не наше время умирать, и на наших плечах лежит еще что-то другое, что мы должны сделать. Я пытался настроить себя на хорошее, говорил себе, что все получится”.
Но потом он думал: первый полет в Мариуполь был дерзким и неожиданным для врага. Уже были второй и третий полеты, и чем дальше, тем больше россияне понимают, где ходят наши вертолеты и как. Они нас ждут, а мы можем менять только время полета. Потом снова настраивал себя на лучшее, и так по кругу. Кирилл чудом смог заснуть только около двух ночи. В три уже был подъем.
Расстояние между пунктами и полет в вакууме
Завтракать не хотелось, поэтому Кирилл просто сделал кофе и пошел на брифинг – обсуждение перед вылетом о том, что произошло за ночь, и как это повлияет на операцию. Еще вечером оба вертолета планировали лететь на Азовсталь, но к утру ситуация изменилась, завод сильно обстреливали, поэтому площадку посадки сменили на порт. Маршрут тоже пришлось скорректировать.
Около четырех утра Кирилл пришел к своему вертолету. Остальные ребята уже были там, груз тоже был внутри. Коробки с антибиотиками в ампулах поставили в кабину пилота, чтобы они не разбились во время полета. Было страшно.
«Я уже говорил, что пилоты – суеверные люди, – говорит Кирилл. – Перед боевым вылетом каждый подходит к своему вертолету, разговаривает с ним, просит о помощи. Как-то так ощущается, что у каждого вертолета есть душа, что он живой и понимает тебя, что у него свой характер. Бывает, что один и тот же вертолет по-разному ведет себя с разными летчиками. Кто-то садится за штурвал – и у него отказывают системы, а потом садится кто-то другой – и у него все работает”.
“У каждого вертолета есть душа, он живой и понимает тебя, у него есть свой характер”
Кирилл только вчера впервые увидел вертолет, на котором сейчас должен был лететь в Мариуполь. И решил ему довериться. Перед тем, как сесть за штурвал, погладил его, поздоровался, попросил о помощи.
“Я зашел в вертолет и увидел ребят, которые летели в Мариуполь, чтобы остаться там, – вспоминает Кирилл. – Поздоровался с ними и сказал: “Я не собираюсь умирать и не дам вам погибнуть. Я довезу вас туда, куда мы собираемся. Возможно, будет немного страшно, но я вас довезу”.
Когда вертолет взлетел, у Кирилла пропал страх. Он почувствовал, что теперь отвечает за свою жизнь, жизни членов экипажа и парней, сидевших за спиной. “Я не думал об этом буквально словами, но чувствовал, что сейчас выжимаю из себя максимум, что в этом полете сходится все, чему я научился за годы службы”, – говорит Кирилл.
Вертолет летел над Днепром, и все вокруг было зеленым – такой эффект дают очки ночного видения. Погода была плохая – сильная облачность и туман. Чтобы хорошо видеть в очках, нужна луна, но ее не было. Поэтому мир просто стал зеленым и потерял резкость – Кирилл вспомнил, как в детстве одевал очки своего деда, и все вокруг сразу становилось мутным. Так было и сейчас.
Пилот старался не фокусироваться на том, что плохо видит. Он думал о плюсах: если плохо видит он, значит россияне без специальных очков видят его еще хуже.
“Мы шли четко по пунктам, которые определили раньше, когда просчитывали маршрут, – вспоминает Кирилл. – Психологически самым сложным было расстояние между седьмым и восьмым пунктами. Ведь седьмой – это еще контролируемая нами территория, восьмой – уже нет. Этот клочок, это расстояние было самым нервным. Здесь больше плотность оккупационных войск, большая возможность нас сбить. Я знал, что здесь решается, прошли мы или не прошли”.
После пересечения линии столкновения, когда вертолет пролетает еще пять-десять километров, полностью исчезает любая связь – и мобильная, и радио. Кирилл пролетел это расстояние, и наступила тишина. Он молчал, молчали его телефон и рация. Он знал, что даже если обстановка внезапно изменится, и ему нужно будет изменить маршрут, он об этом уже не узнает. Просто летит в вакууме – и все.
“Я знал, что именно здесь решается, прошли ли мы или не прошли”
Кирилл шел ближе к Азовскому морю и не знал наверняка, есть ли там российские войска. На каждом километре пути он думал: здесь, скорее всего, они есть, а тут – вряд ли, ведь это населенные пункты. Здесь, наверное, есть только ПВО. Хотя может быть какой-нибудь их лагерь.
“Враг ведь тоже сомневается, свои это или чужие, и эти сомнения нам на руку, – говорит Кирилл. – Ближе к Мариуполю россияне стояли кольцами. Я знал, что когда мы зашли, они привели свои войска в готовность, поэтому в самом Мариуполе нужно будет действовать быстро, на все у нас пять-семь минут”.
Кирилл даже не знает, обстреливали ли его во время полета: “Вертолет – штука шумная. Ты можешь и не услышать, если в тебя стреляют, но не попадают, – объясняет он. – Если в тебя попадают из стрелкового оружия, ты слышишь звук – будто камни бьются об машину, которая едет на большой скорости. Если стреляют и попадают из чего-то большого, чувствуешь мощный толчок в бок вертолета. Но если этого нет, ты просто идешь и видишь, как что-то взрывается недалеко, но до тебя не доходит. Смотришь, чтобы не врезаться в башню, которая не была отмечена на карте. Просто идешь, следишь – и все”.
Семь самых длинных минут
Чуть позже пяти утра Кирилл и его напарник приземлились в мариупольском порту.
– Вы помните себя и свои ощущения в этот момент?
– Я помню, как в кабину вошел сопровождавший нас сотрудник ГУР и сказал: “Полдела сделано. Осталось еще немного”. А я подумал: “Самое сложное позади. Груз здесь, и этот полет уж точно не будет напрасным, что бы ни было дальше”. Помню, как бортовой техник открыл дверь, вышел, открыл ребятам, они тоже вышли. Дальше доставали груз, и я очень переживал об этих лекарствах в кабине – чтобы их не забыли.
Еще до полета в Мариуполь Кирилл и его напарник, командир второго вертолета, договорились, что заберут всех раненых, которые там будут. Если 20, то 20, если больше, тем больше. Когда весь груз вынесли, в вертолет Кирилла занесли только одного раненого – молодого парня, легкого 300-го, который, вероятно, получил ранение недавно.
“Я спросил: “Где еще?”, – и мне ответили: “Больше нет”, – вспоминает Кирилл. – Уже потом я узнал, что из-за смены площадки посадки раненых нужно было транспортировать с Азовстали в порт. Они сели в лодки и шли в порт по морю. Но далеко от берега отойти не могли – российские корабли стояли на расстоянии пять-десять километров. Лодки сели на мель, и раненые не смогли добраться до порта. Я не знаю их дальнейшую судьбу”.
“Те семь минут, которые мы были в Мариуполе, длились вечность”
Кирилл снова замолкает на несколько секунд и продолжает сам, без вопроса: “А потом мы улетели назад. Но те семь минут, которые мы были там, длились очень долго. Очень. Ты просто выходишь из кабины и видишь, что все вокруг горит. Видишь какие-то здания и многоквартирные дома и не знаешь, кто там и чего ждать. Когда мы уже ушли из порта, нам сказали, что по месту, где мы были, кто-то работал минометом”.
Дорога домой показалась намного быстрее пути туда. Кирилл уже хорошо видел без очков, поэтому мог идти ниже и быстрее. Он говорил себе: сейчас мы летим со стороны врага, и он может думать, что летят свои. Тем более, мы летим очень низко и быстро.
“Мы шли и ждали, когда на приборах сменится точка с пункта 8 на 7 – и мы зайдем в контролируемую Украиной зону, – вспоминает Кирилл. – До этого наши два вертолета шли рядом друг с другом, но мы с напарником не разговаривали между собой, чтобы враг не перехватил разговор. Как только мы перешли линию столкновения, одновременно сказали: “Все хорошо”. И тогда же кучами стали приходить сообщения – появилась связь”.
Сказать, что Кирилл почувствовал облегчение, когда точка на приборе сменилась на “семь”, это не сказать ничего. “И над контролируемой территорией бывают сложные полеты со звездочкой, – объясняет он. – Но тогда, если что-то случится, есть шанс, хоть и небольшой, что тебя спасут, если выживешь после падения. Когда ты летишь над неконтролируемой территорией, то понимаешь, что если упадешь, то в лучшем случае тебя ждут смерть или плен. Тебе никто не поможет.
Кирилл и его напарник приземлились в Днепре на площадке, где ждала машина скорой помощи. Врачи забрали раненого, а Кирилла и оба экипажа встречали ГУРовцы – те же, которые и провожали. “Они поздравили с тем, что мы вернулись, сказали, что мы все выполнили, и все вышло. Я чувствовал облегчение, но не был полностью доволен, – вспоминает Кирилл и расстраивается даже сейчас, когда прошел уже год. – Мы не смогли забрать раненых. Я знаю, что мы сделали все, что могли. Но могли бы сделать больше, если бы обстоятельства сложились по-другому”.
Все кончилось так же быстро, как и началось. Через несколько часов Кирилл уже был вместе со своей бригадой – там, где проснулся двое суток назад, и где в комнате с 15 другими командирами экипажей услышал первую букву своей фамилии и понял, что именно он будет лететь в Мариуполь.
“Я плохо помню, что было дальше. Помню, как все нас поздравляли и говорили, что мы крутые. Как на меня внезапно навалилась усталость. Как я позвонил по телефону жене, которая не знала о полете, и сказал, что со мной все хорошо. Как она нервничала и спрашивала: “Что случилось? Почему ты не звонишь и не выходишь в онлайн?”. Я сказал ей, что все в порядке, просто был немного занят”.
Жена Кирилла узнала о его полете в Мариуполь только в мае – и не от него, а от жен других пилотов, также летавших в окруженный город. “Немного обиделась”, – говорит военный.
Одна из десяти зубочисток
После полета Кирилла и его напарника были еще две удачные миссии в Мариуполь. “Но в следующий после нашего, пятый полет, мы потеряли один вертолет, – говорит Кирилл. – Во второй вертолет тогда попала ракета, но не взорвалась, и он дошел. Не знаю, как это получилось, думаю, кто-то сверху помог экипажу выжить. В шестой полет мы потеряли еще один вертолет, а потом потеряли тот, который полетел его спасать”.
Последний прорыв в Мариуполе произошел 11 мая. Дальше было много попыток, но ни одна не закончилась успехом. Это было уже невозможно. “Враг уже понимал, где мы ходим и как, они ждали нас день и ночь, и как только слышали, что идут вертолеты, сразу начинали обстреливать. Мы тоже понимали, что это когда-нибудь закончится, что эти полеты не могут длиться долго. И они закончились”.
Всего в Мариуполь удалось долететь 15 украинским вертолетам. В операции приняло участие 45 членов экипажа. Каждый ходил на задание только один раз – так договорились еще до начала операции.
“Так решили из-за удачи – потому что сходить и вернуться один раз это все равно что из десяти сломанных зубочисток наугад достать одну-единственную длинную. И какой шанс достать ее во второй раз? – говорит Кирилл. – А еще потому, что это очень сложно психологически. Пережить это в своей душе тяжело даже однажды, и я не уверен, что это можно выдержать два раза”.
– После вашего полета в Мариуполь прошел год. Что было с вами дальше?
– Мы воюем, как и все. Война не закончилась после моего или чьего-нибудь полета в Мариуполь. Ты выполнил эту задачу, а дальше выполняешь другие, совершаешь другие полеты. Я не могу остановиться и начать переосмысливать все – займусь этим после победы. Сейчас мое спасение в том, чтобы постоянно что-то делать, двигаться. Я двигаюсь – значит я живу. Все.
