"Я тебя больше никогда не увижу"

UA / RU

Я тебя
больше никогда

не увижу

Как волонтеры все еще вывозят
людей из оккупированного Мариуполя

UA / RU

Я тебя
больше никогда

не увижу

Как волонтеры все еще вывозят людей из оккупированного Мариуполя

Автор: Оксана Расулова
Иллюстрации: Анастасия Иванова
Верстка: Юлия Теплюк

“Доманово” на украинско-белорусской границе — Припять в мире пропускных пунктов. Заброшенные будки пограничников, несколько грузовиков, противотанковые ежи. Но именно этот не работающий с начала полномасштабной войны КПП уже два года — почти единственная возможность уехать из оккупации. Эвакуацию из Мариуполя через “Доманово” организует Денис Минин — бывший телеведущий, основатель общественной организации “Вывезем”.

LIGA.net вместе с Денисом встретила эвакуированную из Мариуполя женщину и узнала, как это — делать то, чего не делает никто.

Автор: Анастасия Иванова

Навстречу

Утром 14 апреля навстречу друг другу выезжают две особые “скорые”. Первая из Бреста везет двух женщин. Одна из них — 85-летняя Галина. За последние четыре дня она преодолела 2600 километров, выехав из Никольского под Мариуполем.

С собой Галина везет два пакета с вещами и кошку Манану. Манана не ест сутки — потому что не ест ее хозяйка. Галина отказывается от еды, потому что стесняется, что захочет в туалет. Галине плохо. Она едва двигается, иногда бредит.

Навстречу им из Луцка выезжает вторая “скорая”, которая должна забрать женщин на границе. Вместе с ней едет красный бус — в нем Елена, дочь Галины, и Денис, организующий эвакуацию. Ему пишет белорусская волонтер из Бреста, которая помогает вывозить людей из оккупации. Пишет резко и честно: о том, что у Галины вчера практически не было рефлекторных реакций и очень страшно, что до границы она не доедет.

Денису нужно быть ободряющим и оптимистичным. Он курит, чуть опустив стекло, курит так много, как только во время эвакуации из оккупированного Мариуполя, организуемой уже два года.

Автор: Анастасия Иванова

Елена

В пункт пропуска “Доманово” Денис с Еленой и водителем-коллегой Сашей выезжают в половине седьмого утра от железнодорожного вокзала в Луцке. Они впервые едут на этот КПП, потому что эвакуация особенно сложна: помимо Галины есть еще одна женщина в предынсультном состоянии. А от третьей, которую должен был забрать родственник на границе, ночью накануне отказались — те же родные, которые уговаривали ее уехать из оккупации. Денис затягивается сигаретой:

— Родственник, который должен был встречать, спросил, можем ли мы завезти ее в какую-то больницу и там оставить, передать каким-то волонтерам.

Ночью Денис и его “коллеги” уговорили ее дочь забрать лежачую маму в Германию к себе. Она осталась ждать в Бресте у волонтера с племянницей другой эвакуированной. Когда ее смогут увезти в Германию, пока не известно.

"Можете ли вы завезти ее в какую-то больницу и там оставить, передать "каким-то волонтерам"?"

Денис докуривает, садится в бусик и обращается к Елене с интонацией бодрого бортпроводника:

— Поехали! В нашем меню есть бананы, яблоки, батончики.

Елена вежливо отказывается — из-за волнения не может есть. Через четыре часа на пункте пропуска “Доманово” она должна встретиться с мамой, которую не видела полтора года. В это сложно поверить, когда между вами так долго была линия фронта.

Елене 55. Она носит серьги-трезубцы. Говорит, что чувствует себя напряженной, как музыка Вивальди, а ее украинский – как из книг. Елена – учительница. Она родилась и выросла в поселке Никольское под Мариуполем. Училась в луцком институте, вышла замуж, родила двух сыновей. Затем развелась и вернулась к маме в Мариупольский район. Вышла замуж во второй раз, родила третьего сына. А в 2014 году оказалось, что муж поддерживает Россию, и вскоре они развелись.

До полномасштабного вторжения Елена жила с младшим сыном и матерью в Никольском. У мамы из года в год слабело здоровье — плохо ходила, понемногу отказывали руки. Квартиру обустроили под нее — ремонт закончили незадолго до 2022 года. Тогда же средний сын Назарий присоединился к ВСУ, уехал в Волноваху — и прислал Елене свою новую форму.

В первые недели марта 2022-го Елена еще верила, что россияне не захватят Мариуполь. Потом сын выбрался из Волновахи и вышел на связь — и верила уже в его заверения, что скоро он к ней приедет, что деблокада будет. Елена пыталась вычислить, приближаются ли бои, и прятала форму Назария в подвале, вплоть до тотальных обысков россиян.

“Назарчик меня предупредил, чтобы сожгла, — вспоминает женщина. — Но как же? Новая же форма… Сожгла, когда уже начали россияне по подвалам ходить”.

"Но как же? Новая же форма… Сожгла, когда уже начали россияне по подвалам ходить"

Соседи о сыне-военном знали и время от времени как бы невзначай спрашивали, обыскивали ли ее. Квартиру на несколько этажей ниже захватили российские военные — а уже плохо слышавшая мама Елены на всю громкость включала украинские новости.

Старший сын с женой и дочерью уехали еще в марте, когда Елена об этом не знала. Младшего, подростка, она отправила через Васильевку со знакомыми: “А сама я не могла поехать — мама же”.

Пока Елена еще колебалась, выезд через Васильевку закрыли, а деньги быстро кончились — на два места у перевозчика через Россию нужно было как-то собрать несколько тысяч евро. От работы в оккупационном отделе образования за 100 тысяч рублей принципиально отказалась. Между тем маме становилось все хуже, одна ее рука не поднималась.

Когда Елена открыто сказала соседям, что против “референдума за присоединение к России”, они начали намекать, что натравят на нее обыски и скажут россиянам о сыне-военном. Стало ясно: оставаться в Никольском нельзя.

В ноябре 2022 года Елена оставила маму со своим братом, поддерживающим Россию, собрала немного вещей, документы, крючок с нитками, вышиванки, внучкины медали за соревнования по художественной гимнастике, куклы, которыми играла в убежище, подаренные Назарием. Обменяла золото на деньги, забронировала место у одного из многочисленных перевозчиков. Россия, Латвия, Литва, Польша. На российской границе соврала, что едет в Европу работать.

"Соседи начали намекать, что натравят на меня обыски и скажут россиянам о сыне-военном"

Поселилась в Луцке в квартире выехавшей дальней родственницы. Сначала сидела растерянная, а потом случайно нашла работу по сердцу — стала руководительницей кружка по вязанию в центре детского и юношеского творчества. Работа отвлекала от мыслей и воспоминаний, Елена наконец-то начала спать.

Сейчас Елена — член общественной организации женщин-переселенок, ходит на курсы английского и получает второе образование — изучает психологию в релоцированном мариупольском университете. К ней приехал младший сын, уже студент первого курса. Чтобы быть втроем, как дома в Никольском, не хватало только Галины.

Елена все время искала пути, как вывезти маму из оккупации. Ехать с перевозчиками, гарантировавшими только место в бусике и никакой поддержки в дороге, Галина не могла — слишком слаба. Да и денег на это — тысячу евро — у семьи не было. Сын сопровождать ее отказался, да еще и отговаривал уезжать.

Елена начала писать волонтерам, но те даже не отвечали. Денис — единственный, кто откликнулся. Как ни страшно было отдавать маму в чужие руки, другого варианта Елена не имела. Планирование заняло месяц — нужно было договориться с водителями и найти удобное время для волонтеров, которые помогают и предоставляют свое жилье вдоль всего пути.

Есть два варианта спасения. Первый — через Россию. Водители Дениса везут людей из Мариуполя в Ростов, там покупают им билеты на поезд и российские сим-карты. Люди едут в Белгород или Воронеж, затем их ждет пеший переход через границу с Сумской областью. Идти там — три километра. Это кратчайший путь.

Но Галина слишком слаба для такой дороги — поэтому для нее выбрали второй, более длинный вариант: из Ростова на специальной машине через Россию в Беларусь, затем в Брест и на “скорую”.

Автор: Анастасия Иванова

Галина

— Если честно, я уже была не уверена, что когда-нибудь еще ее увижу, — говорит Елена, и голос ее дрожит. — Мама плачет по телефону, говорит “я тебя больше никогда не увижу”, а я ей ничем не могу помочь — и так мне больно было!.. Я ей говорю, что она у меня герой, что она все выдержит, чтобы даже не сомневалась — а сама так боялась!

Чем ближе к границе, тем больше Елена молчит. Время от времени отрывками рассказывает о себе и маме или восхищенно говорит о Волыни. Из Луцка до Ковеля, далее до Ратного: в селах аномально рано зацвели вишневые сады, а между ними вдоль дороги леса, которыми Елена не может надышаться.

В 10:40, когда мы уже на месте, Денису пишут, что белорусские пограничники пропустили “скорую” из Бреста в нейтральную зону.

Граница — замершая. Рядом — стелла с названием ближнего села, несколько неработающих кафе и магазинов, заброшенная заправка и автобусная остановка с синей советской мозаикой. Возле единственного магазина крутятся четверо откормленных собачек, а в волонтерском пункте “Плуритон” перед полками с несколькими пакетами лапши быстрого приготовления скучает администратор.

Елена выходит из бусика и подходит так близко к границе, как только можно. Опирается на бетонный блок. Всматривается в сторону, откуда приедет ее мама. Сжимает руки у сердца. Несколько минут назад Назар написал, что у него с завтрашнего дня отпуск на две недели — они все будут вместе.

"Мама плачет по телефону, говорит "я тебя больше никогда не увижу", а я ей ничем не могу помочь"

— Еще немного, — ободряюще подходит к Елене Денис. Он постоянно проверяет сообщения, все ли в порядке с Галиной.

Пять дней, пока Галина в пути, Елене показались вечностью. Эти последние 13 минут, пока белорусская “скорая” стоит в нейтральной зоне, — будто годы. Наконец Денис говорит:

— Уже у нас, — это значит, что женщин в нейтральной зоне пересадили в украинскую “скорую”.

Впереди — проверка документов. Так что Елена еще не решается радоваться. Смущенная, не отрывая взгляда от белой машины “скорой”, в которую заглядывают пограничники, рассказывает:

— Мне такие странные вопросы задавали: “Зачем ты забираешь маму? Она плохо видит, плохо слышит, сколько ей там осталось?” Я даже такого не могу представить! Выбросить, что ли?

Пока она по телефону подтверждает пограничникам данные мамы, к Денису подходит обеспокоенный водитель “скорой”:

— Галине нужно будет перекусить. Ничего не ест, не пьет пятый день и плачет. Говорит солдатику: “Я умереть хочу, застрели меня”, — и все, — разводит он руками и возвращается к пограничникам.

В 11:45 “скорая” наконец-то заезжает на территорию Украины. Елена бросается к машине:

— Мамочка! Ты смогла, мамочка моя любимая!

Галины в “скорой” не видно — маленькая, сухая и слабая, она теряется в одеялах. Елена впервые за полтора года обнимает ее — и обе начинают плакать.

— Все, мамочка, уже все, — гладит Елена ее по голове, всхлипывая.

— С приездом вас! — заглядывает Денис в машину. – Все нормально, не вздумайте умирать! Мы разве так вас везли, чтобы вы куда-то от нас собрались?

— Я так испугалась… — еле слышно шепчет Галина.

“Скорая” довезет их до дома. Денис идет к бусику, отшучивается с Сашей и плачет, не снимая темных очков. Садится, опускает стекло — закуривает.

Два года назад планировал почти так же встречать своих родителей в Запорожье.

Автор: Анастасия Иванова

"Вывезем!"

Денис родился и вырос в Мариуполе. Работал на местном телевидении, вел музыкальные фестивали — словом, был локальной знаменитостью. Когда в 2017-м показалось, что все местные мечты осуществил, переехал в Киев, где продолжил работать на телевидении.

Когда началось полномасштабное вторжение, Дениса пригласили в пул ведущих Единого телемарафона, но он отказался – нужно было вывозить жену с трехлетней дочерью до границі и вытаскивать родителей из Мариуполя. Связи с ними не было.

Так в начале марта Денис поселился в Запорожье, которое стало одним из центральных городов, в которые бежали люди из оккупированного Надазовья. Начал разведывать маршруты, писал о них на своей Instagram-странице, впоследствии создал группу для координации эвакуации. Вокруг него сплотились водители, люди сбрасывали деньги. В автопарке Денис платил водителям за пользование их бусами — 20 тысяч гривен в месяц, 5 тысяч долларов залога на случай, если транспорт не вернется.

“Первый наш автобус вернулся, а четыре следующих остались в оккупации, — рассказывает Денис. — Двух водителей забрали в плен в Оленевку, одного почти убили в танковом бою и лечили в Донецке, а четвертый вернулся — и все рассказал. То есть начало у нас было не ок, и можно было подумать, а нахер оно все сдалось”.

Несмотря на это люди присоединялись. Саша, отвечающий за эвакуацию животных, сам выехал из оккупированного Мариуполя, а Сергей, координирующий направление гуманитарной помощи, хотел ехать в город на велосипеде за мамой. С обоими старыми знакомыми Денис встретился на парковке “Эпицентра” в Запорожье, куда приезжали люди из оккупации. Сейчас они втроем — основная команда “Вывезем!”.

"То есть начало у нас было не ок, и можно было подумать, а нахер оно все сдалось"

Общественная организация имеет склад в Запорожье и Черкассах, помогает прифронтовым общинам, переселенцам, имеет гранты для работы на подконтрольной территории и после перерыва продолжает эвакуацию из оккупации. Всего за два года через команду прошло около 30 человек — координаторы, волонтеры, водители. Не обо всех Денис хочет вспоминать.

К примеру, один водитель уехал в Бердянск, напился там и оставил автобус местным наркозависимым, которых Денис потом выманил в Запорожье, чтобы забрать транспорт. А другой имел инвалидность и врал, что получил ее во время боев за Донецкий аэропорт, а сам брал с людей деньги за эвакуацию. Главный принцип работы Дениса и команды — вывозить бесплатно. В конце концов, тот мужчина попал на подвал к оккупантам, когда гонял авто из оккупации — выжил, вышел на свободу.

“Моя жизнь — кино”, — подсмеивается Денис, рассказывая.

В этом кино есть те, кто всегда за кадром, — ради их безопасности. Сейчас у Дениса есть активные водители в Мариуполе — мужчина и женщина, которые возят людей в Ростов-на-Дону, водитель, который может вывозить животных, и еще несколько запасных контактов. Несмотря на заявления России о присоединении Донецкой области, российско-украинская граница никуда не исчезла. Тех, кто пытается уехать, тщательно проверяют, часами держат на пропускном пункте недалеко от Новоазовска, восстанавливают удаленные чаты и кэш в Telegram.

Подозрительны и те, у кого украинский паспорт, и те, у кого новый российский. Сначала проверяют пограничники, если есть вопросы — сотрудники ФСБ. Через границу могут и не пропустить — таких, как мужчина, который был в плену. Его освободили не по обмену, и через границу пропустили только со второй попытки. Потом за водителем-женщиной, которая везла его в Ростов, по Мариуполю несколько дней ездило черное авто — намекали, чтобы перестала помогать. Чтобы не было угрозы водителям и волонтерам, перед каждой эвакуацией Денис сам общается с желающими уехать и просит честно рассказать обо всех скелетах в шкафу. Также он проверяет аккаунты в соцсетях и разбирается в настоящей причине выезда — действительно ли человек хочет эвакуироваться или просто едет за выплатами или на закупки и потом вернется. Таких Денис не эвакуирует.

"Наш личный принцип — мы возвращаем людей в Украину, мы пытаемся тратить свой ограниченный ресурс именно на это. Мы ведь и сами в Украине"

С осени 2023-го “Вывезем!” снова спасает людей из оккупации, но публично об этом заявили только в марте 2024 года — молчали, пока окончательно не проверили путь, по которому удается вернуть от 20 до 100 людей ежемесячно. По наблюдениям Дениса, ежедневно через пропускной пункт в Сумской области на свободную территорию Украины возвращается от 50 до 100 человек.

Денис не считает, скольких он помог вывезти за два года — говорит, может, тысяч семь. До сих пор хранит “письма жизни” с именами и адресами в Мариуполе, наклейки “Люди”, поддельные документы для россиян с начала эвакуации. В первые месяцы он также координировал вывозивших на собственных легковых авто — говорит, так из оккупации удалось спасти около 10-12 тысяч человек, но он не считает это своей заслугой. Сейчас еще сложнее назвать точную цифру эвакуированных, потому что Денис на некоторых этапах подключается к эвакуации партнеров и так же делают для него они.

Рассказывает, что сейчас выезжают или остаются по разным причинам. Не все живущие в оккупации поддерживают ее. Кто-то — преимущественно люди постарше — просто не хотят покидать дом. Кто-то боится рассказов россиян о том, что остальную территорию Украины тоже захватят. Кого-то пугает перспектива снова оказаться под обстрелом.

У организации есть два правила: эвакуация полностью бесплатная — и только в Украину:

“Наш личный принцип — мы возвращаем людей в Украину, мы пытаемся тратить свой ограниченный ресурс именно на это. Мы ведь и сами в Украине. Поэтому когда просят, например, вывезти папу в Германию, я объясняю, что мы этим не занимаемся и советую проверенных партнеров”.

Чтобы это все координировать, он не идет на стабильную работу — большую часть времени занимает “Вывезем!”. В Киеве проводит несколько дней в неделю, в другое время — ездит в общины с эвакуированными, в прифронтовые деревни, на границу. Говорит, что стал более агрессивным дома, нетерпеливым — ему это не нравится. И все же называет себя теперь человеком менее психически здоровым — но более счастливым. Его большое счастье сейчас — быть полезным.

Автор: Анастасия Иванова

Денис

— Я начинал это все, чтобы вытащить родителей, — а мои родители так и остались в оккупации. Я не для драматизации это говорю, но это моя личная трагедия.

Мой район не менялся с 80-х, когда его построили, — Курчатова. Это окраина Мариуполя, словно совсем другой город. Водители, которые забирали людей, не смогли туда доехать, а у меня не было связи с родителями.

Впервые я их увидел в апреле 2022 года. Знакомый волонтер, когда-то бывший учеником моей мамы, пришел к родителям домой и снял для меня видео. Мама и папа похудели килограмм на 15-20. Я до сих пор храню первое видео на телефоне — но пообещал себе, что больше никогда не буду его смотреть.

Впервые я услышал их в мае — и плакал в трубку, просил приехать к нам, объяснял, что проделал, чтобы их вытащить. Сначала они попросили время на подумать, потом еще, потом плакали, просили прощения и говорили, что не приедут. Их уговаривала сестра, у нас есть квартира в Одессе. Но потом я понял – это такой отдельный тип людей. Они простые люди, которые продолжают говорить, что не хотят висеть у нас на шее. Переехали в дом сестры за городом, где она закончила ремонт как раз до оккупации — там не видно войны, сожженных домов, стихийных захоронений.

Я видел людей, которых мы вывезли против их воли, то есть их уговорили дети. У нас есть правило не возвращать никого обратно в оккупацию, но было несколько таких случаев — потому что они плачут, что не могут без своего дома, своей земли хоть убей. Обычно это те, кому за 60. Одна говорила, например, что ей поебать на флаг — она хочет, чтобы ее похоронили возле мужа. К счастью, мои родители не говорят, что хотят там умереть, но они хотят там жить. И тогда, в июне 2022-го, я понял: если сманипулирую — сделаю им хуже. Хотя до сих пор исподволь пытаюсь им объяснить, что здесь им будут очень рады, что у них растет внучка.

"У нас есть правило не возвращать никого обратно в оккупацию, но было несколько таких случаев"

Мои родители входят в список пожилых людей, которым не хочется начинать новую жизнь. Им проще быть в старой. Они три месяца почти не выходили из квартиры, поэтому не видели большинство ужасов — только сожженный дом напротив и развалившийся подъезд нашего дома. Мама говорит, что разговаривала с нашими фотографиями и плакала. Теперь она каждый раз, когда мы прощаемся по телефону, говорит, что любит меня — впервые в жизни. И у меня никогда не было привычки звонить каждый день, но теперь исправляюсь — пополняю Вайбер, покупаю минуты в Скайпе.

Родители для меня — пример честности. На их примере я увидел, как люди, не имеющие много, стараются помогать друг другу. Папа работал нагревателем на комбинате имени Ильича, мама — учительница русского языка и литературы в моей школе. Лет с 7 я рос с ощущением тотальной несправедливости. Потому что правильным образом родителей были люди, которые обманут, украдут, пропетляют, — и у детей будет что-то материальное. А мои родители просто честно делали свою работу. Мама и шоколадки в школе брать не хотела на День учителя.

Но они дали мне все, что можно было в 90-е, — и даже больше. Я им априори благодарен. Как отец я теперь понимаю, какой это большой подвиг — самому ничего не иметь, даже не могли что-то на рынке на картонке померить, но все время находить возможность дать что-то ребенку. То есть жертвовать собой ради ребенка. Так кто я такой, чтобы им что-то не простить теперь?

"Как отец я теперь понимаю, какой это большой подвиг — самому ничего не иметь, но все время находить возможность дать что-то ребенку"

Я так и не поехал в оккупированный Мариуполь — в каждом автобусе была расписка на мое имя, и водителям на блокпостах сказали, что если я приеду, мне отрежут яйца. С одной стороны, хотелось помочь, вернуть 120 человек одним рейсом — а с другой — это было бы “чувак, езжай убей себя”.

С одной стороны, я хотел бы увидеть Мариуполь таким и запечатлеть в памяти. Я не хотел бы, чтобы ослабло эмоциональное состояние весны 2022 года. Мой город испоганили, и я не забуду это до конца своих дней, и дочери буду об этом рассказывать. Для этого, может быть, я хотел бы там побывать. Для всего остального пусть остается, как в воспоминаниях детства.

Когда все было большое и яркое, а родители еще молодые. Море. Папа брал дедушкин “москвич”, тент — и мы ехали за город, как раз в сторону Новоазовска, потому что в Мариуполе море было грязноватое. И рядом были бакаи — они образовались, когда для строительства “Азовстали” вырыли большие массивы песка и туда затекла морская вода. Море было по колено — а там можно было даже нырять. Мы с родителями ездили туда на базу отдыха — жили в небольших домиках, в 5 утра с папой на лодке выплывали ловить бычка. Он ловился там даже не на удочку, а на закидушку — простую леску без палочки. Закидываешь — и уже через минуту бычок. Больше меня радовались только мама и сестра, которым потом надо было рыбу чистить и готовить.

А то, каким Мариуполь сделали россияне, я до сих пор не представляю. Даже пропустив через себя истории всех вывезенных, горе, боль — я все еще не понимаю масштабов.

Автор: Анастасия Иванова

Дома

Когда “скорая” останавливается у дома Елены, Галина уже больше приходит в себя. Самый молодой внук уносит пакеты и кошку. Елена и Денис ведут Галину под руки. Она едва переставляет ноги, но набирается сил сказать:

— Я так боялась, так боялась… На границе думала, что меня забирают в плен и хотела умереть… А он мне говорит: “Я здесь не для того — сколько дал бог, столько и будете жить”.

Елена успокаивает ее, но все еще напряжена и со страхом смотрит на многоэтажку — ее квартира на седьмом этаже, и маме придется подняться пол-этажа до лифта. Дома она тренировалась, но выдержит ли эти шаги сейчас — никто не уверен.

— Мамочка, ты молодец, ты у меня герой, — подводит ее Елена к подъезду.

— Ты все выдержишь, — поднимается она на первую ступеньку.

— Еще немного, — добавляет.

Галина делает слабые шаги, держась за Дениса, но едва слышно говорит:

— Мы дойдем.

И только в лифте Елена словно разжимается, начинает плакать, обнимает Галину, гладит по реденьким волосам, целует ее.

В Киев Денис возвращается со связанным крючком ангелом, рыжим и кудрявым. Даря его, Елена не призналась — но она связала именно его.