Projects
Люди подполья
Как было устроено гражданское сопротивление в оккупированном Херсоне
Авторы: Тамара Балаева, Дмитрий Фионик
Иллюстрации: Анастасия Иванова
Верстка: Юлия Виноградская
Ко дню освобождения Херсона от оккупации LIGA.net собрала истории шестерых участников движения сопротивления – всех возрастов, пола и с разными способами сопротивления. Они рассказали, чем именно занимались, почему каждый день подвергали себя опасности и как даже пытки не смогли их остановить.
Как это работает
Приблизительно с середины 2021 года Центр национального сопротивления начал готовить сети активистов в регионах, которые должны организовать движение сопротивления на местах в случае российского вторжения. Это были специалисты разного профиля: сантехников и электриков учили, как выводить из строя административные здания, работников СТО – как сделать так, чтобы автомобиль оккупанта после “ремонта” проехал 200 километров и сломался. Рассказывали, почему важно развешивать ленты и рисовать проукраинские граффити в оккупированных городах – и учили, как это организовать.
Официально Центр национального сопротивления при Командовании Сил специальных операций ВСУ существует с начала полномасштабного вторжения, но по факту работает с момента принятия в 2021 году Закона “Об основах национального сопротивления”. Еще до вторжения Центр подготовил методичку с инструкциями “Гражданское сопротивление на оккупированных территориях”, и за первый месяц большой войны ее скачали более 100 000 раз. Эта цифра – единственный числовой показатель масштабов сопротивления, который есть в Центре. Другой статистики нет – 80% сопротивления были хаотичными и возникали спонтанно, без координации Центром.
“Сопротивление работает комплексно – создание атмосферы и физические действия”
На каждой оккупированной территории сопротивление имеет этапы – примерно одинаковые для всех. В первые дни вторжения в любом городе или общине оккупантов встречали митингами и акциями протеста. Это первый этап, который показывает врагам общий настрой местных жителей и иногда дает время ВСУ для перегруппировки. Он длится несколько недель, после него наступает пауза.
Это этап, на котором местные жители уходят в подполье, а враг создает атмосферу террора – проводит первые показательные задержания, пытки и облавы. Так продолжается еще несколько недель, пока не наступает третий этап: в это время местные жители уже примерно понимают, как действует машина террора, и разворачивают в этих условиях ненасильственное сопротивление – граффити, ленты, передачу информации. Параллельно с этим работают партизаны – это они подрывают оккупантов и коллаборантов и проводят другие диверсии в физическом пространстве.
В Центре национального сопротивления говорят: важны все составляющие сопротивления, и одна не может работать без другой. “Когда враг заходит в какую-то общину и видит украинскую символику и угрозы на стенах, это дестабилизирует его, – объясняют в Центре. – Затем он читает телеграм-канал и видит новость, что где-то взорвали колонну российской техники или убили гауляйтера. И одновременно видит открытку, где написано: “Мы знаем, когда твое дежурство. Готовься”. Все это работает только в комплексе – создание атмосферы и физические действия”.
"Боже, дай сил"
“Умереть не страшно”. Как только эта фраза слетела с уст Димки, произошло что-то похожее на землетрясение: послышался далекий грохот серии взрывов и немного заметно вздрогнуло все вокруг – дома, дорожные знаки, деревья. Мы разговариваем недалеко от херсонской набережной. Это южная часть города, наиболее подвержена обстрелам. Ни прохожих, ни машин.
После грома выражение лица Димки не изменилось. Кажется, он воспринял эти звуки как подтверждение своих слов и продолжил: ”Это в любой момент может произойти. Что будет? Просто вспышка перед глазами – и все. Это не самое страшное”.
На вид парню лет 17-18. Худой. Еще более точный эпитет – истощенный. Лицо немного необычное: черты правильные, но почему-то от его взгляда хочется отвести глаза. На шее цепочка – медальон с иконой Божией матери. Имя Димка (так его называют друзья) парню очень подходит.
Это Дмитрий Гудзенко, ему 24. Осенью прошлого года он провел 50 дней в застенке ГСБ (так называемой “государственной службы безопасности”). До задержания его вес был 65 килограммов, после освобождения – 44. Кожа стала серой, а взгляд такой, что от него хочется отвести глаза. “Димка никого не сдал”, – говорит о нем друг, который и устроил эту встречу.
“Мы были диверсантами и создавали плохое настроение “русскому миру”
Четвертого сентября прошлого года около 16:30 рабочий-железнодорожник Дмитрий Гудзенко закрепил украинский флаг на здании банно-оздоровительного комплекса “Потерянный мир”. Комплекс принадлежал коллаборанту Владимиру Сальдо. Во время оккупации в нем проживали оккупанты.
“Мне нужно было повесить флаг именно здесь”, – коротко объясняет Димка. Из его рассказа понятно, что задание он получал из телеграм-канала (аналог “Желтой ленты”). Почти никого из участников канала Димка не знал лично. И это был один из принципов конспирации: чем меньше знаешь, тем меньшему риску подвергаешь себя и других.
“Мы были диверсантами, – продолжает Димка. – Создавали плохое настроение “русскому миру”. Очень плохое”.
За пару дней до того, как на здании появилось знамя, украинская артиллерия попала в “Затерянный мир” и несколько российских военных погибли. Установка украинского флага именно в этом месте символизировала действенное присутствие украинского сопротивления в городе.
Спецоперация была разбита на две части и длилась два дня. В первый день один из участников телеграм-канала сделал закладку с флагом рядом с “Потерянным миром”. На следующий день Димка достал его – и установил.
“История одного подвига”
Продюсеры: Марко Копыл, Денис Сигай. Монтаж: Эдуард Боев, Дмитрий Черкасский. Оператор: Станислав Огневский
Димка был с другом. Легенда – ребята просто гуляют и пьют пиво. Когда друг зашел в ближайший магазин “за пивом”, Димка запрыгнул на забор… Из-за ветра закрепить флаг оказалось немного сложнее, чем предполагалось.
На “Потерянный мир” выходят окна двух жилых пятиэтажек… “Я думаю, пророссийски настроенные бабульки, которым очень нравилась их гуманитарка, сразу сообщили “куда нужно”.
Погоня началась через несколько минут. Ребята отходили, перемахивая через заборы, прячась среди построек бывшей обувной фабрики. Приятеля задержали, когда тот еще не успел добраться до дома. Димку “приняли” уже дома.
Его ждала засада. Когда Димка начал говорить, что ничего не знает, к нему привели приятеля, устроили что-то вроде очной ставки, во время которой приятель “все рассказал”. По словам Димки, откровенно врать смысла не было. Так называемые правоохранители нашли в комнате еще один флаг, флешку с фотографиями российской техники и… взрывчатку.
“Откуда взрывчатка? А нашел… Был отличный день, я шел по улице, смотрю – лежит интересная вещь”, – непонятно, рассказывает ли Димка легенду, повторяя то, что придумал во время допроса, или говорит серьезно. “Нашел”. В тот же вечер ребята попали в подвал ГСБ.
“Были случаи, когда дети выдавали родителей, а родители – детей”
В течение двух недель Дмитрия Гудзенко пытали каждый день. Одна из самых страшных пыток – током. “Пропускали ток через уши, руки, ноги… Об этом немногие говорят, но я скажу… – выдерживает паузу Димка. – И через паховую область. Щипцами так – раз и смеются… Водой обливают и снова… После 18-го уже так не мучили. Только голод, жажда, психологическое давление”.
Реально ли все это выдержать? “Сложно, – говорит Димка. – Были случаи, когда дети выдавали родителей, а родители – детей. Выдержать сложно. Но можно. Одна из самых известных надписей на стене пыточной ГСБ сделана рукой Дмитрия Гудзенко: “Боже, дай сил”.
Надписи на стене пыточной ГСБ. Фото: Дмитрий Фионик
Друг, устроивший нам встречу, сказал, что до задержания “Димка был агностик”. Верующим человеком он стал в камере. Несколько раз чувствовал близость смерти. В частности, во время освобождения.
Когда украинская армия подошла к Херсону, оккупанты перевезли часть заключенных на левый берег, а часть отпустили – вывезли за город и бросили. Но прежде дали понять, что везут на расстрел.
“Когда машина остановилась, они шутили: куда мы их привезли, здесь уже яма полная, – спокойно говорит парень. – Может, тогда и понял: умереть не страшно…”
На вопрос, простил ли он предавшего его приятеля, Димка отвечает категорически: “Нет”.
"Почему я должен жалеть себя?"
Когда 24 февраля 2022 года Лилия Александрова проснулась от взрывов в Херсоне, ее первым мыслью было: “Я хочу идти в партизаны”.
Лилии 53 года. У нее инвалидность и передвигается она с палочкой. У Лидии трое детей: старшему сыну 25 лет, средняя дочь учится на втором курсе на учителя физкультуры, младший сын – десятиклассник. До вторжения Лилия занималась домом и детьми, помогала родителям. В декабре 2022 года ее отец сломал ногу и не поднимался с постели.
24 февраля для Лилии, как она говорит, “начались поиски истины”. Она ничего не знала о существовании движений сопротивления, но интуитивно искала единомышленников. Мониторила группы в соцсетях, осторожно общалась с местными, нащупывая, “ху из ху, кто из них не поддерживает рашистов”. Следила в интернете за митингами против оккупации, которые начались в Херсоне в марте.
“В конце апреля я увидела в инстаграме призыв писать надписи “Херсон это Украина”, – говорит Лилия. – Это был призыв от движения сопротивления “Желтая лента”, и я сразу поняла, что это то, что я искала два месяца”.
Символы сопротивления в Херсоне. Фото: личный архив Лилии Александровой
Краски у Лилии не было, поэтому она начала делать желтые и желто-синие ленты из старых вещей и цеплять себе на одежду. Позже решилась на первую надпись на стене на улице. Купила красную краску (“Чтобы им лучше в глаза бросалось”) и написала на заборе в своем районе: “Рашисты, пошли вон”. В последующие несколько дней сделала до десяти таких надписей, завязывала на деревья и кусты желтые и сине-желтые ленты и фотографировала это.
“Когда у меня накопилось нормально фотографий, решила послать их в чат “Желтой ленты”, – рассказывает Лилия. – Мне ответили: “Это очень сильно”. Но задания начали давать не сразу, сначала проверили, что я действительно проукраинский человек. Я по интернету показала ребятам, что у меня дома патриотического – флаг, браслет, ленты. Тогда мне поверили и начали давать задания – вроде бы и простые, но опасные. Спрашивали: “Вы можете нарисовать то и то? ” Я говорила, что когда получится – сделаю”.
Лилия собственноручно рисовала открытки во время оккупации Херсона. Фото: личный архив
Постепенно заданий было все больше. Лилия покупала краску для граффити в баллончиках и рисовала желтые и желто-синие ленты, дальше – делала изображение украинского флага на столбах с дорожными знаками. Впоследствии начала рисовать и расклеивать на улице открытки.
“Надо было на одну открытку вместить как можно больше информации, – вспоминает Лилия. – Поэтому я каждую открытку рисовала довольно долго. Сложнее всего было рисовать ту курицу на русском паспорте, которую я потом зачеркивала красным”.
Лилия маскировалась, как могла, когда шла “на дело”. Днем ходила по улицам с тросточкой, как обычно из-за больной ноги, а вечером оставляла ее дома, складывала краски и открытки в кравчучку и шла “работать”.
“Каждый выход длился полтора-два часа, – рассказывает Лилия. – Помню, как я нарисовала надпись на остановке и только отошла – как откуда-то появился рашистский патруль на машине. Но пронесло. А было такое, что я начала клеить листовку, и тут увидела спускавшегося с моста дядьку. Он подошел, а у меня сердце в пятках, молчу. Рассмотрел листовку и говорит: “Женщина, вы не боитесь? Снимите, я все равно сорву”. Я сняла листовку, постояла за кустами, а потом приклеила немного дальше и сфотографировала”.
У дома Лилии в Херсоне находился сервисный центр МВД. Россияне там устроили штаб и зарисовали украинский герб, изображенный на воротах. Лилия увидела это и сразу решила: “Обрисую все вокруг украинскими флагами, чтобы вы, сволочи, видели, что вам здесь не рады”. На следующий день взяла желтую и синюю краску и нарисовала флаги на всех указателях и знаках дорожного движения у здания. Страх был звериный, Лилию трясло, поэтому последний флаг она не дорисовала и побежала поскорее домой. На следующий день пришла проверить и увидела, как россияне рассматривают один из дорожных знаков.
Лилия Александрова после освобождения Херсона. Фото: личный архив
После освобождения Херсона Лилия стала звездой. Ее фото в шапочке в форме зайчика, сделанное 11 ноября на главной площади, облетело мировые СМИ. По словам основателей “Желтой ленты”, 80% развешанных и нарисованных в городе лент и листовок за время оккупации – ее работа.
Сейчас Лилия участвует в сопротивлении на оккупированной части Херсонской области – не физически, но выполняет другие задания. “Мой дедушка во время Второй мировой войны в 19 лет ушел сначала в партизаны, потом был танкистом, заправлял самолеты, был в пехоте. Он не жалел себя, так почему я должна? Если бы я сейчас снова оказалась на ВОТ, делала бы то же самое. А как иначе? ” – говорит Лилия.
Подпольный цех по пошиву лент
В апреле 2022 года директор Коммунального учреждения по капитальному строительству Херсонского областного совета Нисар Ахмад прятался у разных друзей по очереди. Город был в оккупации уже полтора месяца, и недавно знакомые из правоохранительных органов предупредили Нисара: “Тебя ищут”.
До этого было решение остаться в оккупации и начало работы в подполье. Когда в Херсоне начались митинги против оккупации, Нисар помогал организовать и подвозить людей из общин. Когда в марте возникли проблемы с продуктами (в частности, почти не было хлеба), нашел несколько тонн муки и организовал выпечку и раздачу хлеба.
“Когда мне сказали, что россияне меня ищут, я был на улице в шортах, футболке, тапочках и с ключами от машины. Больше с собой ничего не было, и я понимал, что домой ехать не стоит – там могут ждать, – вспоминает Нисар. – Знакомые четко меня проинструктировали, сказали, что мой автомобиль есть в базе россиян, поэтому лучше на нем не ездить. Товарищ спрятал его в каком-то гаражном кооперативе, а я стал жить поочередно у разных друзей. Жена с детьми уже выехали из Херсона”.
На следующий день после известия о розыске Нисар узнал, что к нему домой пришли с обыском. Выбили дверь и ограбили квартиру. Соседка через глазок видела, как оккупанты выносят телевизор и другую технику.
“Когда я узнал, что россияне меня ищут, был на улице в шортах и футболке, без денег и документов”
“До этого момента россияне не наведывались в коммунальное учреждение, где я работал, – рассказывает Нисар. – Поэтому большинство сотрудников были на дистанционке, но иногда приходили на работу. Через несколько дней после “обыска” в квартире россияне пришли и на работу. Допрашивали сотрудников, искали меня. У нас работают в основном пожилые женщины– они меня не выдали. Россияне предложили им сотрудничество, но ни одна не согласилась. Тогда оккупанты сказали, что забирают это здание. Больше на работу никто не выходил”.
Однажды Нисар вышел из дома по очередному адресу своих укрытий и увидел на кусте желто-синюю неровно обрезанную ткань. Оккупанты тогда уже сняли украинский флаг с городского совета, настроение было упадочное. “И тут я увидел эту ленту и почувствовал какой-то прилив радости. Подумал: Блин, это так круто! Это просто кусочек ткани, но именно это то, что нужно видеть людям в оккупации, чтобы не терять надежду”.
Нисар Ахмад создал в оккупированном городе сеть по пошиву желто-синих лент. Фото: личный архив
В одной из соцсетей у Нисара был чат с единомышленниками из Херсона и близлежащих общин. Он написал туда свою идею: находить любую желтую и синюю ткань, резать на ленты, сшивать их и развешивать по городу. Все были “за”. Организовали в “зуме” встречу и стали выстраивать сеть пошива лент.
“Находили отдельно желтую и синюю ткань. Это могло быть что угодно – футболки, полотенца, шторы, скатерти, – вспоминает Нисар. – Мамы и бабушки наших ребят сшивали это все у себя дома, получалось где-то около 200 лент в день. Потом мы развешивали – не только в Херсоне, но и в области”.
Нисар видел, как работа его сообщества и других участников сопротивления влияет на херсонцев и оккупантов. Местные жители тайком фотографировались с лентами, у кого-то на глазах появлялись слезы.
Сообщество, которое организовал Нисар, шило около 200 лент в день. Фото: личный архив
“А еще я видел, как это влияет на настроение оккупантов, – говорит Нисар. – Они приехали в Херсон самоуверенные, с мыслью, что они “освободители”. Но скоро поняли, что это не так. Все эти ленты, граффити на стенах – это их запугивало. Они даже никогда не ходили по улице в одиночку. Всегда шли толпой и с оружием”.
Всего в сообществе единомышленников Нисара было около 40 человек. Тех, кто занимался гражданским сопротивлением постоянно, – где-то 10-12. Они не только занимались лентами, но и напрямую передавали сотрудникам СБУ координаты российской техники и войск – через чат в соцсетях.
“Двух наших ребят россияне из-за этого задержали, – говорит Нисар. – Нашли в их телефонах эти координаты. Одного из них потом отпустили, а другой до сих пор в плену”.
В начале июня Нисар решил уехать из оккупации. Пошив желто-синих лент уже был налажен и мог работать без него, физически передвигаться по Херсону не было возможности из-за розыска.
“Я попросил знакомых из правоохранительных органов эвакуировать меня. Какое-то время они планировали операцию, и в первые дни июня я смог уехать, – говорит мужчина. – Мы с женой и детьми встретились на западе Украины, а потом вместе уехали в Киев”.
Единомышленники Нисара продолжили развешивать желто-синие ленты в Херсонской области – даже после деоккупации областного центра. Только за первые три месяца 2023 года развесили около 2000 лент. Но в последнее время на Левобережье они этого не делают – большинство активистов с тех пор выехали на подконтрольную территорию, а оставшиеся пытаются вести себя тихо, чтобы не подвергаться опасности.
Нисар после выезда создал благотворительный фонд “Сапорт Херсон”. Возит гуманитарную помощь на деоккупированные территории, в крупных городах от фонда работают хабы поддержки херсонских переселенцев.
“Сопротивление может быть очень разным, – говорит Нисар. – Очень важно делать все, что вы можете на своем уровне, чтобы заряжать этим других, чтобы люди не теряли веру, что Украина вернется. Одна лента, которую человек увидел на кусте, может подарить запас веры на месяц. Это очень важно. Как и важно не изменять себе. Моя теща работала в детском саду более 20 лет. Когда оккупанты пришли туда договариваться о сотрудничестве, просто перестала выходить на работу. Знакомый директор школы скрывался, когда его стали принуждать к сотрудничеству. Каждый просто должен делать то, что может на своем уровне”.
47 дней в пыточной
В начале августа 2022 года 26-летний Андрей Андрющенко готовился взорвать одного из лидеров оккупантов в Херсоне. Все было готово – взрывчатка и полностью проработанный план. Андрей знал маршруты и график своего “объекта”. Оставалось только дождаться сигнала от кураторов на подконтрольной территории и выполнить задуманное. Но четвертого августа за Андреем пришли. Россияне искали его несколько месяцев, а когда нашли, на 47 дней отправили в пыточную. Выйти оттуда мужчина смог по стечению обстоятельств, напоминающих чудо.
Андрей Андрющенко почти всю жизнь работал арт-директором ночных клубов, а 25 февраля присоединился к неофициальной народной дружине Херсона. Это выглядело так: многие ребята собирались в одном месте и пытались придумать, как противостоять россиянам и подготовиться к вероятной оккупации. У кого-то из них было оружие, у кого-то палка, а у кого-то только энтузиазм.
“Если увидим в городе скопление парней больше двух человек – будем расстреливать”
Сначала они вместе варили “ежи”, собирались делать коктейли Молотова. Но через несколько дней стало понятно: это бессмысленное самоубийство, ведь россияне пойдут на Херсон техникой, у них будет много оружия.
Тогда товарищи поделили районы города на квадраты и начали патрулировать. Охраняли общественный порядок, защищали больницы и магазины от мародеров, собирали и передавали информацию о передвижении врага.
За несколько дней к месту, где собиралась дружина, пришли россияне. Сказали только одно: “Если увидим в городе скопление парней больше двух человек – будем расстреливать”. Патрулирование прекратили, поняли, что нужно организовывать работу в подполье.
“Мы взяли большое полотно украинского флага и разделили его на много лент, – вспоминает Андрей. – На рассвете вышли в парк и развесили ленты. Парк находился на перекрестке основных улиц, по которым постоянно шли российские колонны. Поэтому часть участников следила, не едут ли россияне. Если ехали – нам сообщали через специальное приложение. Но в конце концов нам удалось развесить ленты почти беспрепятственно”.
Остаток желто-синих лент развесили на улицах, сфотографировали и передали информацию в СМИ. Андрей говорит, что самым главным для них было передать посыл: в Херсоне остались не только коллаборанты, в городе есть движение сопротивления, и он считает себя украинским.
Андрей Андрющенко участвовал в сопротивлении с первых дней полномасштабной войны. Фото: личный архив
В начале мая в Херсоне почти полностью исчезли интернет и связь без карточек российских провайдеров. Андрей и его товарищи чувствовали себя в вакууме, даже посмотреть новости было проблемой. Тогда решили так. Я находил в городе точки, где можно подключиться к вайфаю, связывался с товарищами, выехавшими на подконтрольную территорию, они рассказывали новости и ключевые месседжи, которые нужно распространять в Херсоне. Дальше мы покупали баллончики с краской и писали эти месседжи на зданиях города. Например, когда оккупанты готовили “референдум”, нашим основным месседжем для распространения было: “Хер вам, а не референдум”.
Андрей рисовал лозунги в местах, где были скопления оккупантов или там, где их могли увидеть как можно больше людей. Выходил на задание очень рано, до окончания комендантского часа, без ключей, телефона, документов. Быстро рисовал и убегал. Фотографировал свою работу днем, теряясь в толпе. Фотографии присылал друзьям на подконтрольной территории, а они размещали их в соцсетях. Параллельно собирал информацию об одном из оккупантов и готовился к своему главному делу – подрыву.
“Когда оккупанты готовили “референдум”, нашим основным месседжем было: “Хер вам, а не референдум”
Утром четвертого августа Андрей пил кофе в подпольном баре. “Вдруг туда вломились 12 вооруженных людей – как я потом узнал из одного из подразделений их ГУРа, – вспоминает мужчина. – Уложили всех на пол, выкрикнули мою фамилию и отвели в бытовую комнату в баре. Закрыли глаза шапкой и три часа допрашивали и избивали – ногами, стульями, автоматами”.
У Андрея две квартиры в Херсоне. В одной он жил, в другой был его тайник – там он хранил бронежилеты, краски, оружие и взрывчатку. Россияне провели обыски по обоим адресам. Нашли бронежилеты, патроны, амуницию. Искали оружие, но я не выдал, где оно, – говорит мужчина. – Тогда они начали смотреть мой телефон, и хотя я чистил все фото, у них было устройство, которое может восстанавливать удаленные фотографии. Они увидели мои “работы” и сразу отвезли в ИВС на улице Теплоэнергетиков”.
Андрей был в пыточной 47 дней. Каждый день россияне проводили допросы, избивали и пытали его. Пытки были изобретательными. Андрей перечисляет: его били электрошокером, подводили ток к гениталиям и ушам, выбивали зубы, загоняли иглы под ногти, не давали спать и есть, привязывали гантели к шее, просто били каждый день.
“Следователи говорили, что я никогда не выйду на свободу, – рассказывает Андрей. – Что в составе моей деятельности есть экстремизм и терроризм (хотя знали они только о надписях на стенах), что я буду сидеть в тюрьме в России, но я не доживу и до суда – потому что другие заключенные меня убьют”.
На 47-й день мужчину снова вызвали на допрос. Его проводил новый следователь, и по ходу разговора Андрей понял, что ему не сообщили детали дела – в частности, что нашли во время обысков в квартирах.
Новый следователь попросил рассказать о себе, – говорит Андрей. – Я сказал, что только рисовал надписи “Слава Украине”, больше ничего. К моему удивлению, меня сразу отпустили. Просто выставили на улицу без документов, телефона и ключей.
Дома Андрея не узнали родные. Где-то месяц он как мог восстанавливался – много спал и встречался с друзьями. А еще скрывался – боялся, что новый следователь одумается, и его снова будут искать. Через месяц выдохнул и снова начал рисовать надписи на стенах. Но от идеи с подрывом пришлось отказаться. Позже Андрей узнал, что россияне уже тогда задержали других людей, причастных к этой задаче.
Так продолжалось до 11 ноября – дня освобождения Херсона. Но и через год после этого у Андрея не было времени отдохнуть и отрефлексировать то, что с ним произошло.
“Меня отпустили чудом. В моем деле сменился следователь, и он ничего обо мне не знал”
“17 ноября при моем участии в Херсоне открылся первый центр оказания гуманитарной помощи, потом их стало несколько, – рассказывает Андрей. – Еще через некоторое время мне предложили стать главным специалистом по гуманитарной помощи в военной администрации, а вскоре я стал начальником этого отдела”.
У Андрея ненормированный график, он постоянно ездит по Херсону и по области. Если происходит обстрел и есть пострадавшие – едет на место помогать физически, координирует работу других. Сейчас, когда обстрелы Херсона усилились, отдел Андрея занимается эвакуацией детей из сел вблизи Херсона. Ищет, куда эвакуировать детей, уговаривает родителей, организует логистику.
За надписи на стенах Андрей еще во время оккупации получил позывной “Художник”. Сам он полушутливо называет свои рисунки “оккупационным искусством” и радуется, когда до сих пор видит их на стенах домов. Они напоминают, что любая борьба – не зря. Даже если вместо оружия у тебя есть только два баллончика с красками.
Движение сопротивления как эффект домино
Ивану где-то 26-28 лет, и он – один из основателей движения сопротивления “Желтая лента”. До полномасштабного вторжения Иван разрабатывал базы данных для агрокомпаний и не думал об общественном активизме.
В марте 2022 года Иван вместе с друзьями принимал участие в митингах против оккупации, чуть позже начал рисовать на зданиях украинские флаги и развешивать везде желтые ленты – они стали главным символом гражданского сопротивления в Херсоне.
Где-то в середине апреля друзья решили масштабировать свою деятельность – создали телеграм-канал “Желтая лента”, где публиковали призывы развешивать ленты по городу, впоследствии появился чат-бот, где каждый мог получить задание (от развешивания лент до слежения за коллаборантами). А еще впоследствии к “Желтой ленте” начали присоединяться люди из других временно оккупированных территорий, и сейчас сеть насчитывает тысячи активистов, а на их счету – десятки, если не сотни, тысяч развешенных лент и нарисованных граффити, информационные кампании против проведения “референдумов” на оккупированных территориях, паспортизации и мобилизации.
Андрей участвовал в мирном и партизанском сопротивлении. Фото: личный архив
“Сопротивление было с первых дней вторжения, – рассказывает Иван. – Люди без оружия останавливали российскую технику, выходили на протесты, собирали информацию о передвижении врага. Это делал и делает почти каждый украинец в оккупации, и это оказывает существенное влияние на ход событий. Например, “Желтая лента” как движение появилась потому, что люди уже тогда в апреле 2022 года активно сопротивлялись, был запрос общества на это, и уже появилось приблизительное понимание, как это делать”.
В понимании Ивана мирное сопротивление может иметь разные формы. Это может быть бабушка, отказавшаяся брать российскую пенсию, или бабушка, которая получает российскую пенсию, но переводит ее на ВСУ. Это может быть семья, которая отказалась от участия в псевдореферендуме, несмотря на угрозы. Это могут быть родители, которые не водят ребенка в российскую школу, а присоединяются онлайн к украинской, или учителя, отказавшиеся преподавать по программе оккупантов и организовавшие подпольные школы в квартирах и церквях. Сопротивление – это убедить бабушек на лавочке возле дома, что не надо брать российский паспорт, или в частном разговоре склонить колеблющегося к проукраинской позиции.
Каждый из активистов “Желтой ленты”, как и все участники движения сопротивления в целом, постоянно подвергали себя опасности попасть “на подвал”. Иван наверняка знает только об одном случае, когда это произошло именно с их активисткой: женщину поймали с пакетом желтых лент, она даже не успела повесить ни одну из них. Провела ”на подвале” три недели и больше не вернулась в “Желтую ленту”, попросила забыть о ней.
“Из-за того, что мы работаем анонимно, не можем идентифицировать, когда кого-то действительно задержали, а когда это фейк, созданный россиянами, чтобы запугать нас, – объясняет Иван. – Оккупанты создают сотни видео задержаний, которые потом оказываются ненастоящими, с подставными людьми. Или бывает такое, и сейчас это распространено в Крыму, что человека задерживают, разговаривают с ним и отпускают, но делают кучу сюжетов, что задержали террориста и впаяли ему 50 лет заключения”.
На самом деле, для того, чтобы быть задержанным в оккупированном городе, не нужно даже участвовать в движении сопротивления. Задержать могут и без повода или по фейковому доносу. “Россияне боятся, потому задерживают всех подряд, – говорит Иван. – Они никому не доверяют и всегда подозревают, что человек, проявляющий лояльность, тайком передает данные о расположении их казармы. Для россиян каждый украинец по определению диверсант, и каждого нужно задержать, допросить, бросить “на подвал”.
“Россияне боятся, никому не доверяют, поэтому задерживают всех подряд”
Сейчас, когда со времени освобождения Херсона прошел уже год, Иван может выделить то, что считает самым главным из сделанного “Желтой лентой” во время оккупации. “Я горжусь тем, что мы организовали митинг 27 апреля – он был самым масштабным, на него вышли тысячи людей. Тем, что за три недели до деоккупации один из наших активистов поднял флаг на телебашне. Фактическим срывом псевдореферендума – мы провели информационную кампанию, и явка на него была ниже 1%. Да и вообще тем, что нам удавалось поддерживать среди херсонцев веру и противодействовать этому беспросветному “Россия здесь навсегда”.
Основатели “Желтой ленты” не собирались развивать свое движение в других оккупированных регионах. Но люди там сами вдохновились примером херсонцев, и сейчас активисты есть на всех ВОТ. “В частности, движение сопротивления активно развивается в Крыму, Донецке и Луганске, – говорит Иван. – Все началось в Херсоне, а дальше по эффекту домино пошло в другие регионы”.
Исторические заметки
“На меня донес один козел”, – так начинает свой рассказ херсонский историк и краевед П., проведший в подвале около месяца. Рассказывает, что накануне вторжения, в течение зимы, он одалживал деньги знакомому, а тот возвращал долг “ремонтами”. В условиях оккупации эти взаимовыгодные отношения ухудшились.
“В какой-то момент я ему сказал, что больше так не могу: снять деньги с карты нереально. Помню, как он стал спрашивать, когда я планирую оформить российский паспорт. Я его посылал вслед за российским кораблем. – Историк вздыхает и продолжает, – к чему были эти вопросы я понял, когда ко мне пришли пятеро в камуфляже с шевроном “А”, что означало антитеррористическое подразделение.
Гордиев узел сложных кредитных проблем разрубили оккупанты. Во время обыска у историка нашли подборку журнала диаспоры “Українське козацтво” 70-80-х годов XX века, сувенирное оружие и другие научно-исторические артефакты. Этого было достаточно, чтобы отправить его в пыточную. Как выразились господа с шевроном “А”: “Поедешь с нами в санаторий”.
Первым сокамерником историка оказался атошник-санинструктор, которого сдали родственники в процессе решения имущественного вопроса. Санинструктор сообщил историку, что им повезло: недавно была ротация надзирателей. Ранее в подвале хозяйничали какие-то “наркоманы из “ДНР”. А теперь – фсбшники, которые пытают только тех, из кого можно выбить “полезную информацию”.
Скоро в камере произошло пополнение – дверь открылась и в нее бросили мужчину… Когда тот очнулся, то рассказал, что он председатель ОСМД. Политическим активистом председатель не был, но у него оказалось много “доброжелателей”.
Председателя ОСМД брали уже в пятый раз. “Кто его только не задерживал… – вспоминает историк. – И чеченцы, и “оленеводы”… И каждый раз с худшими последствиями для здоровья. В камеру его просто занесли…
Затем привели “слепого”. “Не мог открыть глаза, настолько лицо было побито, – говорит историк. – Сначала я подумал, что это какой-то деятель подполья. Но потом выяснилось, что это обычный продавец из Белозерки. Одному росгвардейцу не понравилось, как его обслуживали…”
“Он не мог открыть глаза, настолько лицо было избито. Это был обычный продавец, и одному росгвардейцу не понравилось, как его обслужили”
Историк хорошо помнит первый допрос. Вопрос номер один: “Скажи мне, мой прекрасный краевед, откуда появились на свете украинцы?” Узник начал читать лекцию…
Его не пытали, если не считать ненормальных условий содержания (недостаточное питание, отсутствие медикаментов, антисанитария, постоянный электрический свет и т.п.). Не исключено, что его вообще держали ради развлечения. Допросы напоминали псевдонаучные диспуты, на которых “следователь” доказывал, что, например, беларусов не существует, а историк, что – существуют.
Заканчивались подвальные исследования вердиктом “следователя”: “Беларусы и литвины – один народ, но беларусов уже нет, а украинцев скоро не будет. Литовцы тоже русские, но они об этом еще не знают”.
В разные дни историка допрашивали разные следователи. Один из них однажды бросил фразу: “Среди украинцев ведь тоже есть нормальные люди, например – Сальдо”. На этот раз лекция историка касалась того, кто такой на самом деле Сальдо и сколько он за время своего мэрства уничтожил исторических памятников, относящиеся не только к украинской, но и к российской истории.
“Среди украинцев ведь тоже есть нормальные люди, например – Сальдо”
Компромат на Сальдо заинтересовал собеседника. Через несколько дней историку сделали предложение, от которого сложно было отказаться. Следователь, в присущей ему манере, сообщил: “Историк, у тебя все будет за…бись! Я договорился – будешь работать в администрации – памятники восстанавливать, как ты и хотел”. И добавил: “Откажешься – обнулим”.
На следующий день новоиспеченного “чиновника по культуре” увезли домой. И даже отдали большую часть изъятых при обыске вещей.
Работать в администрации историк не планировал. В течение следующего месяца он провел в медицинских учреждениях. И это не вызывало подозрений – большинство выходцев из подвала попадали в больницы с разными диагнозами. Подлечившись, скрылся на даче. Так, кстати, делали многие херсонцы.
Херсонские дачи разбросаны на днепровских островах. У местных жителей существовала своя система конспирации. Некоторые дачники прокапывали от своих участков канавы к лабиринту проток. И держали наготове лодки, чтобы эвакуироваться в случае опасности.
Без крайней нужды на территории садовых обществ россияне не заходили – боялись. В течение всего периода оккупации Херсон оставался городом, где оккупанты не чувствовали себя хозяевами. “До освобождения мы с котом просидели на даче, – улыбается историк. – Выжили”.
